Андрей ОВЧИННИКОВ — УТРО

Андрей ОВЧИННИКОВ

Салават, Башкортостан

Об авторе: 

Андрей Овчинников родился 4 октября 1963 года в г. Бирске. Публиковался в еженедельниках «Литературная Россия», «Истоки», «Европа-экспресс» (Берлин); журналах и альманахах «Север», «Луч», «Бельские просторы», «Бийский Вестник», «Южная звезда», «Балтика-Калининград», «Великороссъ», «Клаузура», «Начало» (Ащдод, Израиль), «Русский свет» (Тампере, Финляндия), «БЕГ», «Невечерний свет/Infinite», в литературном приложении к журналу «Мир фантастики» и др.

Дипломант (II место) литературного конкурса «Прокруст» 2014 года (Уфа).

Член Союза журналистов РФ и РБ.

 

УТРО

Я знаю, что раннее утро – самое необыкновенное время. Никакое другое время суток не может сравниться с ним по чудесам. В это время привычные вещи преображаются до неузнаваемости. Не только краски, но и звуки, запахи – всё другое.

Коротко пискнув, громко, по-утреннему, хлопнула за мной дверь. Гулко застучали в коридоре каблучки сандалий. Слетая по лестнице, слышу – звук отстает от меня, его эхо разносится где-то на верхних этажах. Я уверен, что эхо в нашем подъезде живет всегда, но утром оно раздражительное, потому как еще сонное.

Распахиваю дверь подъезда, и вот оно – серое утро, встречает меня уличной прохладой. В футболке с короткими рукавами становится зябко. Слегка поеживаясь, стою у дверей подъезда со спасительным теплом внутри, понимая, что идти все равно придется. Успокаиваю себя тем, что скоро станет тепло, а потом даже жарко. Лето в этом году выдалось необыкновенно знойным. Сейчас, несмотря на мурашки, даже наслаждаюсь кратковременной прохладой.

Выходной день. Во всем квартале тишина. Но вот пустоту родного двора нарушает треск мотовелосипеда одинокого рыбака. Вскоре затих и он.

По заведенному когда-то давно церемониалу задираю голову, дабы разглядеть верхние этажи высотки. Думаю, многоэтажки для того и строят, чтобы люди хоть изредка поднимали головы и смотрели на небо. Если на улице облачно, то кажется, что высотка плывет, разрывая углами крыши облака на лоскутья. Но сегодня ясный день, и потому она стоит величаво, надменно взирая на меня сверху вниз своими верхнеэтажными глазами-лоджиями.

У меня нет времени глазеть на неё. У меня Дело. Я перехожу пустынную улицу и направляюсь в сторону, где из-за стоящих костяшками домино домов, желтыми огоньками высвечивающих причудливые соотношения странных чисел, чуть виднеется игла телевышки.

Небо, розовевшее над крышами домов, начинает желтеть. Утренняя калька тает, воздух становится прозрачнее. Светает. Надо поспешить, если я хочу успеть. Прибавляю шаг. Волнение от предстоящей встречи всё больше одолевает меня. Наконец, не выдержав напора переполнивших чувств, срываюсь на бег.

Бегу долго, пока не перехватывает дыхание. Сбиваюсь на быстрый шаг, потом перехожу на спокойный, и вдруг замечаю, что дошел до конца новостроек. Дальше меня ждет спуск под откос, где частные домики, словно опята, облепили крутой склон вплоть до самой реки Белой.

Спускаюсь – то по деревянным брускам сходень, то по вырубленным в земле ступеням, то просто по извилистой тропинке, вьющейся вдоль оврага, который застёжкой-молнией разрезал склон на две половины.

Там, наверху, за спиной, всё дальше отдаляется гордость уфимцев – чугунный исполин на могучем коне. Всадник сдерживает коня на самом краю пропасти, а тот копытом отбивает валуны с её кромки. Скоро его совсем не будет видно.

Наконец я на месте. Сижу на перевернутой днищем вверх лодке и жду. Бакенщик дядя Саша обещал, что Он обязательно придёт. Он всегда появляется с первой «Ракетой»…

Дядю Сашу соседи считают ненормальным, но я ему верю. Верю даже в то, что у него в подполе живет гремлин-раскольник. А как не верить, если старенький, лодочный «Вихрь» дяди Саши, всегда работает как часы и даст фору любому новому мотору. Дядя Саша объясняет это тем, что по ночам ремонтом занимается его гремлин. Он зовет его уважительно – Степанычем или ласково – Степашкой.

Дядя Саша поведал мне по секрету, что именно после встречи с Ним, он и стал капитаном дальнего плавания. Так как дяде Саше много больше ста лет (он об этом никому не рассказывает), то ему пришлось походить (моряки и речники ходят, а не плавают) и на колесных пароходах, и даже на одном из последних парусников.

Главное, что у Него можно попросить все, что угодно, и желание обязательно сбудется.

Больше всего на свете я люблю судоходные реки, белоснежные теплоходы, самоходные баржи и маленькие, но сильные буксиры. Я попрошу у Него, чтобы он сделал меня капитаном-речником судна класса «Река-Море».

А пока приподнимаю край тяжелой лодку и достаю из-под неё заботливо припрятанный дядей Сашей газетный сверток. Разворачиваю его прямо на днище плоскодонки. На газетном листе «Правды» рождается натюрморт: рядом с тремя матово поблескивающими яичками – два пунцовых помидора. Их кожица, кажется, с трудом сдерживает напор сока. Зеленые перья лука свисают с края лодки. Тут же спичечный коробок со щепоткой соли вместо привычных спичек. В углу газеты, оставляя жирные пятна, расположилась главная деталь картины – филигранно нарезанные ломтики сала. Белые, с розоватым оттенком, с тремя (!)  красно-коричневыми прослойками.

Я отчетливо представляю картину, как дядя Саша, достав свой складничок с черной пантерой на рукоятке, нарезает сало. Ломтики настолько тонкие, что кажутся прозрачными и потому загибаются, как стружка из-под рубанка.

Сглатывая слюну, беру в руки необычайно огромный, мясистый помидор, надкусываю. Обильно посыпаю солью место надкуса и, брызгаясь томатным соком, откусываю кусок побольше.

Розоватые пластинки сала укладываю на кусочки слегка зачерствелого ржаного хлеба. И, о чудо! Замечаю маленькую баночку горчицы. Ничего вкуснее чёрствых дяди Сашиных бутербродов быть не может! Жую и думаю: придёт или не придёт?

Наконец в утренней тишине раздается долгожданный гудок, совсем и не гудок, а сирена. Из всех пароходных гудков, её никогда не спутаешь с другими.

Вот показалась и она – «Ракета»! Значит, успел!

Белоснежно-стремительная, с поднятым кверху носом, пролетает она передо мной. Волны начинают биться о борт лодки. Сначала ласково, потом ожесточенно, и, наконец – яростно и неистово…

 

…Ярослав встряхнулся от нахлынувших воспоминаний и посмотрел на дисплей бортового компьютера. До Марса оставалось не более двух часов лету. Он глянул в иллюминатор. За толстым стеклом все та же вечная темнота. Как же она ему надоела! Хотелось солнца и голубого неба, зелени водных глубин и белых бурунов за кормой. Ему вдруг показалось, что он отчётливо слышит шум бьющих о борт волн.

И зачем он тогда сказал, что хочет стать космонавтом?..

 

 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *