Преподобный Сергий Радонежский вошел в историю Русской церкви, окруженный сонмом своих святых учеников. Одни остались местночтимыми в созданной им Лавре, другие удостоились общецерковного почитания. Многие из них еще при жизни учителя стали основателями монастырей.

По двум направлениям бежал этот духовный поток — на юг, в Москву, в ее городские и подмосковные монастыри, и на север, в лесные пустыни по Волге и в Заволжьи. И первым и величайшим последователем преподобного Сергия этом втором потоке был преподобный Кирилл Белоезерский.

Природный москвич, Кузьма (так его звали в миру) в молодости служил казначеем у своего родича, боярина Тимофея Вельяминова, которого на Москве так боялись, что, как ни влекло Кузьму к монашеской жизни, он никак не мог найти игумена, который решился бы его постричь, пока в одну из своих побывок друг преподобного Сергия Стефан Махрищский не облек его в рясу, приняв на себя вспышку хозяйского гнева. В конце концов боярин уступил, и Кузьма принял постриг с именем Кирилл в Симоновом монастыре, где игуменом был племянник преподобного Сергия Феодор.

Пост, молитва, труды в хлебне и поварне, трудная наука послушания, когда молодой монах, горевший стремлением к крайней аскезе, вынужден был, исполняя волю своего старца, вместо того чтобы строго поститься ходить в трапезную вместе со всей братией… Но именно к нему в хлебню — к удивлению игумена и братии – бывая в Симонове, заходил первым делом преподобный Сергий и часами беседовал с Кириллом «о пользе душевной».

Только через много лет начали сбываться мечты Кирилла о безмолвии – его перевели из поварни в келью писать книгу. Но к его удивлению новый труд не принес ему того умиления, которого он ожидал, и он вернулся к своей печи. А когда его сделали было архимандритом, сначала затворился, а потом и вовсе ушел из Симонова монастыря.

Вместе с монахом Ферапонтом, уже побывавшем на Белоозере, Кирилл отправился в за Волгу, где выбрал себе такое место в чаще леса, окруженной со всех сторон водой, что даже Ферапонт не вынес такого «тесного и жестокого» жития и устроил себе обитель в 15 верстах от Кирилла.

Каково это – в XV веке остаться жить отшельником в лесу? Один раз Кирилла, когда он спал, чуть не задавило упавшее дерево. Потом, расчищая место для огорода и запалив хворост, он устроил лесной пожар, от которого едва спасся. Когда к нему уже стали стекаться ученики — двое окрестных мужиков, да три монаха из Симонова — соседний боярин подослал разбойников ограбить скит, полагая, что там у монахов большие деньги. А еще раньше его келью пытался поджечь сосед-крестьянин.

В житиях XV и XVI веков вообще постоянно встречаются описания нападений на отшельников со стороны местных крестьян и бояр, боявшихся лишиться земли, которая по княжескому указу в любой момент могла быть подарена монастырю.

О внутренней, духовной жизни святого Кирилла мы знаем мало — нет данных, позволяющих считать его мистиком, жития говорят лишь об особом почитании им Богоматери и даре постоянных слез.

В свой обители он установил строгое общежитие, как у преподобного Сергия: монахи не могли иметь по кельям даже воды для питья, все совершалось по чину, «по старчеству», в молчании — и в церкви и в трапезной. Правда, ни один источник не упоминает о наказаниях, налагаемых игуменом, а призывая к посту, он на трапезе предлагает монахам «три снеди» и, заглядывая в поварню, заботился, чтобы братьям было «утешение», и сам помогал поварам. И только мед и вино были напрочь изгнаны из его монастыря — эту особенность Кириллова устава потом переняли на Соловках.

Сам игумен ходил, как и Сергий, в «разодранной и многошвенной рясе» и был так же кроток со своими обидчиками. А нестяжательность у Кирилла была выражена даже ярче, чем у Сергия — он не позволял монахам ходить к мирянам за милостыней, отклонял все дарственные села. При нем монастырь был так беден, что не мог особо благотворительствовать, но преподобный настаивал на «служении любви».

Мистическое самоуглубление, бегство в пустыню вообще не мешало северным подвижникам прославлять любовь как «главизну добродетелей» и излучать ее при всяком соприкосновении с людьми.

А нестяжание (в самом строгом смысле: не личный, а монастырский отказ от собственности, их общий идеал жизни) давало полную независимость от мира и дерзновение судить мир: кротость и смирение не мешали святым выступать обличителями грешников, даже если те — сильные мира сего. И святой Кирилл, оставивший отеческие поучения князьям, мог позволить себе, не заботясь о последствиях, отказаться посетить князя Георгия Дмитриевича: «Не могу, дескать, чин монастырский разорити».

Правда, выдержать такую высокую планку дано лишь избранным. Завет нестяжательности в Кирилловой обители был нарушен тотчас после его смерти 9 июня (22 июня по новому стилю) 1427 года, и монастырь вскоре стал богатейшим вотчинником северной Руси, соперничая в этом с Троице-Сергиевой лаврой. Но общежитие и строгое соблюдение устава сохранились в нем до середины XVI века, когда религиозная жизнь подмосковной обители давно уже была в упадке. И уже Кириллов, а не Сергиев монастырь стал в XVI веке центром излучения живой святости и основанием создания новых монашеских колоний.

.