Александр БАЛТИН
Москва
.
К 130-ЛЕТИЮ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
…с обнажённых проводов рвущиеся искры: образ строки Цветаевой: неуёмной и неугомонной, ни с кем не перепутаешь, обнажённой – до предельной боли, или тотального счастья, неистовой, столько всего вмещающей…
Она воспринимается в золотисто-красном-оранжевом цвете: в разливах заката, но такого, чья палитра вбирает всю мудрость неба: от раннего рассвета до глубин ночных провалов.
…самообзначение: точный ракурс восприятия собственных стихов – с самого начала: с хрестоматийного:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я — поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
— Нечитанным стихам! —
Неистово развевающиеся плащи «Новогоднего»: Рильке – умер: шум сфер невероятен – поэт, создавший стихотворение-вещь, словно поднимавший ладонью средневековые громады соборов – ушёл, растворился в неизведанности.
Тут – сколько звёзд не зажигай: всё будет мало:
С Новым годом — светом — краем — кровом!
Первое письмо тебе на новом
— Недоразумение, что злачном —
(Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном
Как Эолова пустая башня.
Первое письмо тебе с вчерашней,
На которой без тебя изноюсь,
Родины, теперь уже с одной из
Звёзд…
…мистические ленты, испещрённые таинственной знакописью слов: гудящее и вибрирующее – накалом-натяжением-напряжением – «Новогоднее»: выбрасывающее фейерверки чудес: метафорами, эпитетами, даже рваным, телеграфным стилем: внутри которого – и стоицизм, и знание: смерти нет, и лютеранство, и Европа, и Россия, и таинственная культурная смычка…
«Поэма конца» для Цветаевой логичнее, нежели «Поэма горы»: поскольку основное её устремление – раскрыть окончательную истину: бытия, нас в нём, неба: не того, которое зрим, а таинственного, метафизического неба, которое открыться возможет только внутреннему оку.
…уведёт, играя на дудочке, крыс, уведёт, как обещал, виртуоз-крысолов, потребовавший себе в награду Грету бургомистрову…
Но ведь он из когорты: «…нищие, гении, рифмачи, Шуберты, музыканты…»
А Гаммельн, как известно, живёт другими оборотами яви: тугими, основательными:
Ни распоясавшихся невест,
Ни должников, — и кроме
Пива — ни жажды в сердцах. На вес
Золота или крови —
Грех. Полстолетия (пятьдесят
Лет) на одной постели
Благополучно проспавши, спят
Дальше. ? Вдвоем потели,
Вместе истлели?. Тюфяк, трава, —
Разница какова?
Зачем ему Грета?
Хватит и чехольчика для дудочки.
Увод крыс – щеголеват, детей – страшен…
…идут они, должные стать будущими бюргерами – без фантазий и поэзии – за танцующей, а может быть и насмехающейся фигуркой…
Хуже гастронома и мещанина – нет ничего: они враги поэзии, прорыва, веры, правды: они:
Мародер оберет — но лица не заденет,
Живодер обдерет — но душа отлетит.
Гастроном ковырнет — отщипнет — и оценит —
И отставит, на дальше храня аппетит.
Гаммельн – это их мир: сытый, сонный, бухгалтерский, торговый, достаточный; крысолов противостоит ему (как крысы собственно); ему, кипя и неистовствуя, противостоит и Цветаева…
…Казанова, отражающийся в венецийских водах; пьеса, собранная из параллелей ощущений: каждое должно идти, соответствуя небесности; и… каковы характеристики, данные персонажам! в каждой собрана суть.
Из пера «Жар-птицы» растила Цветаева «Царь-девицу», и словесные узоры и орнаменты пламенели дивными красками русского рая.
От Конька-Горбунка был ток сказа, от пушкинских перлов тянулись прекрасные нити мерцаний.
Нервно пульсировал, обжигая, стих, ритмы взрывались пёстрыми стягами осени.
Может быть, сейчас всплывёт Китеж?
И он был ей близок, и средневековый город, и многие, вспыхивающие дальними огнями легенды, и шаровая бездна Руси, и всё западное: с поэзией, музыкой, органами, Людовиками, Офелией…
Гамлет – голос вечности, скрещённый с гладом страсти.
Совесть Цветаевой – щедрый накал золотой нити: достаточно перечитать чешский цикл: обелиск подвигу, низвержение мещанского счастья: нацизма.
Цветаевский накал столь велик, что непонятно, как выдерживала груз, доставшийся душе.
И горят, горят бесконечные рубины её откровений, взрываются вновь и вновь рассыпаясь суммами образов, афоризмов, мудрости, и бесконечного цветаевского своеобразия: покорившего бессчётное число душ.
Александр Балтин