Александр ЛИБИХ
Челябинск
Об авторе:
Александр Либих: 64 года, по образованию филолог, но работал в основном наладчиком и станочником на Челябинском тракторном заводе, в настоящее время — пенсионер. Пишет рассказы и юморески. Произведения обычно публиковались в местных газетах, были публикации и в московской «Неделе», в журналах «Странник», «Урал», «Тропинка», «Веси», «Ступени», «Вещество», в альманахах «Мечел», «Уральская Хахалогия», «Семь кругов сказки».
Забытый план
Рассказ
Григорий Александрович, раскрасневшийся и счастливый, рассказывал о профессии токаря, отвечал на вопросы перебивавших друг друга ребят.
Учительница нервно улыбалась и то и дело посматривала на часики. Урок чудовищно затягивался, Нина Ивановна уже должна была быть на педсовете.
— А если, друзья, токарь ещё знает фрезерное дело… — Григорий Александрович расправил плечи, широко улыбнулся.
И всем стало ясно, что для такого токаря нет ничего невозможного.
— Такой токарь…
— Да, ребята, — перебила учительница, — вы не забыли поблагодарить Григория Александровича за очень интересный рассказ?
К мужчине, немного кокетничая, подошли две хорошеньких девочки и подарили ему цветы и книгу.
— Такой токарь… — растерянно повторил он.
Нина Ивановна, подобно дирижёру, взмахнула руками, в одной из которых была указка.
— Спа-си-бо! — грянул класс.
— Большое спасибо, Григорий Александрович, приходите к нам в гости. Так… — лицо учительницы стало озабоченным, она тяжело задышала. — Панин, Фёдоров, вы сегодня дежурные. Ты куда, Панин, сейчас же вернись!.. Люся, Света, бегите скорее за ним!.. Да, да, до свидания, Григорий Александрович… Фёдоров, это же не наше ведро, а из кабинета математики!
Девочки ввели в класс набычившегося Панина.
— Ну, что скажешь? — грозно спросила Нина Ивановна и вдруг увидела поникшего, бочком выходящего из кабинета Григория Александровича. Сердце её сжалось, она рванулась было извиниться, но тут в класс заглянула учительница математики.
— Нина Ивановна, педсовет уже начался, — раздражённо проговорила она и, помедлив, добавила: — Почему вам всегда особое приглашение требуется? Я не девочка за вами бегать!
В учительскую Нина Ивановна вошла с опущенной головой, так и просидела до конца педсовета.
В заключение завуч сказала:
— К сожалению, снова приходится напоминать о дисциплине. Не буду называть фамилии, все мы прекрасно знаем, что кое-кто из молодых учителей позволяет себе систематические опоздания. И последнее, коллеги, завтра проверка планов и конспектов.
После педсовета Нина Ивановна зашла в класс проверить работу дежурных. Класс был вымыт ровно наполовину. Вероятно, Панин всё-таки сбежал, а принципиальный Фёдоров не стал мыть за двоих. Два окно были распахнуты, на доске кто-то красиво написал цветными мелками «Петька козёл!».
Подул ветер, стёкла задребезжали. Учительница поспешила закрыть окна, сухой тряпкой кое-как стёрла надпись с доски.
По дороге домой она сделала большой крюк, чтобы зайти к родителям Васи Лукашина. Погода была чудесной, тёплой, не по-осеннему ясной, во дворах сметали в кучи и жгли опавшую листву. Нина Ивановна с наслаждением вдыхала запах палёных листьев, напоминавших детство, большой сад отца. Наверное, в воскресенье придёт отец, принесёт последние яблоки, самые вкусные, и, конечно, цветы — подвядшие, потерявшие запах, но цветы — яркий сказочный мир: розовый, жёлтый, голубой.
Однако некогда было вспоминать и мечтать. Она ещё раз мысленно пересчитала, что ей оставалось сделать к завтрашней проверке. В принципе, не так уж много: план учебно-воспитательной работы да три конспекта уроков. «Часа за три справлюсь, — подумала Нина Ивановна. — Если бы ещё к Лукашиным не заходить…» Но тут же она разозлилась на себя за это желание.
Зайти было необходимо! Правда, Вася Лукашин учился не в том классе, который был на попечении Нины Ивановны, но ведь не может человек, тем более, если он учитель, быть равнодушным к беде другого человека. Что-то случилось, и Лукашин, никогда не отличавшийся примерным поведением, в последнее время словно объявил всем войну: с учителями вёл себя вызывающе грубо, а по отношению к ровесникам был столь жесток, что шумный и весёлый класс явно притихал с его появлением. Водил он компанию с намного более старшими парнями, некоторые из них успели открыть счёт судимостям.
На уроках литературы Нина Ивановна относилась к Лукашину так, будто не знала о его репутации. Порой учительнице казалось, что если поговорить с ним вдвоём по душам где-нибудь не в суетном месте…
Из распахнутого на втором этаже окна ушатами выливалась на тихую улицу отвратительная ругань. Нина Ивановна замерла, предчувствуя, что это изливают душу Лукашины-старшие. Учительница прикинула расположение квартир. Действительно.
Она торопливо зашагала прочь и даже радовалась, что не придётся тратить время на разговор с Васей Лукашиным и его родителями. Да и учительница математики, узнав о подобном разговоре, была бы недовольна вмешательством Нины Ивановны в дела чужого класса.
А теперь, возможно, останется время посидеть на балконе с сыном на коленях, повязать давно начатую кофточку. Может быть, даже удастся приготовить что-нибудь повкуснее.
Дома, скинув пальто, она первым делом взялась за план учебно-воспитательной работы. Писала быстро, стараясь не думать, но иногда, потрясённая какой-либо графой, всё-таки задумывалась. Потеряв минут пять на размышления и опомнившись, она раздражённо писала первое, что приходило в голову.
Она надеялась покончить с планом до прихода мужа и сына, но не успела. Энергично зазвенел, задребезжал звонок. Так обычно звонил сын.
Нина Ивановна улыбнулась и пошла в прихожую. Она уже открыла дверь, а сын, сидя на плечах отца, всё ещё звонил и смеялся.
— Ну хватит, хватит! — притворно заворчала Нина Ивановна. Она поцеловала ввалившихся в прихожую обоих Николаев, маленького и большого.
Пока сын снимал ботинки, Нина Ивановна гладила его волосы. Мальчик уткнулся лицом в её ноги и, обняв их, счастливо засмеялся: «Мама!» Потом откинул назад голову, чтобы видеть глаза матери, и сказал: «Мама, а мы сегодня куда-то пойдём!»
— Куда? — машинально спросила она, не придавая значения его словам.
— В те-атр! — старательно и торжественно выговорил мальчик незнакомое слово.
— Куда, куда? — растерянно улыбнулась Нина Ивановна.
Муж обнял её и шутливо потряс.
— В театр, Ниночка! В театр, наша дорогая мамочка! Хватит тебе дома киснуть! Жарь скорее свою яичницу, и будем собираться!
— Мама, давай скорее покушаем и пойдём!
Нина Ивановна медленно пошла на кухню, достала из холодильника яйца и маргарин, растопила маргарин на сковороде.
Муж и сын, возбуждённые, радостные, тоже пришли на кухню. Старший Николай взялся резать хлеб.
Представляешь, Нина, нашему цеху шесть билетов дали. Московский театр! Неделю думали, как билеты распределять. Решили жребий тянуть, я и не наделся. А оказывается, я у тебя счастливый!
Нина Ивановна нерешительно обернулась к мужу.
— Коля, знаешь, у меня сегодня много работы…
Муж дорезал хлеб и тихо, ссутулившись, ушёл в комнату.
«Почему, ну почему я всегда виновата!» — думала Нина Ивановна. Она почувствовала, что по щеке покатилась слезинка. Вдруг зашипел маргарин, брызги полетели ей на лицо. Она отвернулась от плиты и стала вытирать фартуком щёки и глаза.
Прибежал муж. Закрывая глаза ладонью, выключил газ.
— Ты даже яичницу не можешь приготовить! Всю стену до потолка ухряпала! Конечно, не ты ведь белила, тебе было некогда, тебе всю жизнь некогда!
Маленький Николай, прижавшись к матери, молчал.
Нина Ивановна шагнула к мужу и обняла его.
— Коля, прости меня, прости меня дуру! Ну что поделаешь, если я такая!
Муж, помедлив, тоже обнял её одной рукой.
После ужина мальчик ушёл на улицу, а старший Николай, сидя с женой на диване, ещё долго выговаривал ей, что так дальше жить нельзя, что он уже не помнит, когда они последний раз были в парке, филармонии, театре, что они уже вконец опустились, что к ним никто не ходит и они ни к кому, что он из-за неё растерял всех своих друзей. Нина Ивановна, прислонясь к тёплому, большому плечу мужа, согласно кивала и вытирала слёзы.
Напротив дивана стоял книжный шкаф. За стеклом в некотором беспорядке, словно выглядывая из-за плеч друг друга и оживлённо беседуя, стояли чудесные книги и статуэтки Дон Кихота и Пушкина. По боковой стороне шкафа спускались и тонули в стоявшем на столе аквариуме веточки винограда.
Нина Ивановна слушала мужа и думала, что, действительно, они давно не были ни в театре, ни в парке. И она давно ничего не читала, кроме всяких методичек и пособий. А ведь раньше она могла чуть ли не всю ночь просидеть на диване с книгой. Окно или балконная дверь были открыты, комнату наполняли таинственные, волшебные запахи и звуки ночи. Влетали мотыльки, вились вокруг настольной лампы, но не обжигали крылья, потому что на абажур было наброшено сложенное вчетверо старое покрывало — специально для того, чтобы не погибли крохотные, влюблённые в свет существа.
— Коля, — Нина Ивановна робко притронулась к руке мужа, — поедем в субботу на озеро. Помнишь, за четырнадцатым километром в лесу, маленькое, всё в кувшинках…
— В субботу у тебя будет какое-нибудь мероприятие, — муж встал, с наслаждением потянулся, встряхнул плечами, словно только что сбросил с них весомый груз, и ушёл на балкон, прихватив по пути газету со стола.
Нина Ивановна минут пять ещё сидела на диване. Она решила, что перед сном обязательно почитает… ну, например, Сервантеса.
Муж с часок провёл на балконе, громко переговариваясь с соседом, который курил, сидя на подоконнике, и смачно плевал с третьего этажа. Даже по голосам чувствовалось, что это сильные, уверенные люди, не страдающие комплексом неполноценности. С каким-то жалостливым презрением к себе Нина Ивановна подумала, что вот им-то завуч и учительница математики не посмели бы сделать замечание… но некогда было тратить время на посторонние мысли, надо было дописывать план и конспекты.
Вернувшись с балкона, муж включил телевизор.
Нина Ивановна писала.
Стемнело. Муж пошёл на улицу и привёл домой сына, потного и грязного, с отпечатком футбольного мяча на лбу. Большой Николай дал маленькому подзатыльник и увёл в ванную купать.
Нина Ивановна писала.
Когда Николаи улеглись, она потушила в комнате свет и ушла писать на кухню.
Но вот наконец всё! Понятно, что учительнице было уже не до Сервантеса. Глаза болели. Сняв очки и потирая глаза, она проверила, закрыта ли дверь, выключен ли газ, не течёт ли где вода. Потом ещё раз посчитала, все ли отписки готовы к завтрашней проверке.
Муж и сын в меру своих сил похрапывали, и под эту музыку Нина Ивановна тоже легла в постель, уставшая, но довольная. Вновь посчитала на пальцах написанное за вечер и подумала, что, может быть, завтра её никто ни в чём не упрекнёт.
Правда, класс-то вымыт наполовину, а завуч наверняка проверит все классы, то есть, конечно, не все, но у неё обязательно проверит. Однако теперь уже ничего нельзя было поделать, не бежать ведь ночью мыть класс.
Нина Ивановна закрыла глаза, стараясь ни о чём не думать, и вскоре улетела в волшебный замок на свидание с мужественным и добрым правителем маленькой страны, затерянной среди гор и лесов.
Король опять просил любимую остаться навсегда в замке у лесного озера. Нина Ивановна отвечала, что её ждут сын и ученики. Король опустил голову. Умный и чуткий, он понимал, что его любимая, прелестнейшая из женщин и фей, только гостья в волшебном замке, ибо ей суждено свершить великое на благо людям, свершить…
Вдруг учительница вспомнила, что не написала план по самообразованию. И уже не солнце сияло над замком, а хмурилось чёрное око завуча. Где найти слова, которые могли бы передать состояние Нины Ивановны? После мучительной борьбы со своими несознательными инстинктами, призывавшими зевнуть и спать дальше, она встала и в ночной рубашке, сунув ноги в дырявые тапочки, разлохмаченная, пошла на кухню, осторожно притворила за собой дверь и покорно написала на обложке новой тетради — «План по самообразованию».
