Николай  КУКОВЕРОВ

Санкт-Петербург

Об  авторе:  

Николай Куковеров – поэт, прозаик, публицист. Член Санкт-Петербургского городского Союза писателей, Лауреат Международного Конкурса де Ришелье, Лауреат премии им. Бориса Корнилова (2017). Стихи опубликованы в возрожденном альманахе «ДЕНЬ ПОЭЗИИ – ХХI век».  Постоянный автора журнала «НЕВЕЧЕРНИЙ СВЕТ/INFINITE». Автор книг и многочисленных публикаций. 

Участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС.  

     

     В   Г О С Т Я Х   У   С А Т А Н Ы

    Повесть 

    О дне 26 апреля 1986 года, который является точкой отсчета глобальной катастрофы, я помню не более, чем любой из обывателей того времени.

     Сведения по телевидению и радио в эпоху зарождающейся гласности были чрезвычайно скупы на правду, речь шла об аварии местного масштаба.

      Тогда я работал инженером производственного отдела управления промышленными предприятиями Главленинградстроя при Ленгорисполкоме. Время приближалось к Первомаю и настроение у работников нашей организации было приподнятое. В конце рабочего дня к нам в отдел зашел начальник отдела леса – Мельников Игорь Иванович – балагур, весельчак, ценитель частушек, анекдотов и разных баек. Сегодня в его репертуаре была озвучена новая, досель мне неизвестная частушка:

                                        «Ускоренье – важный фактор,

                                          Но не выдержал реактор,

                                          И теперь наш мирный атом

                                          Вся Европа кроет матом.»

     К слову заметить, я тогда был ответственным по профсоюзной линии за стенгазету и слыл неплохим стихоплетом.

— Ну, Николай Федорович, как стишок, можешь такой сочинить?

— Нет ничего проще:

                                          «На дорогах грязь и пыль,

                                            Кто поедет в Чернобыль?»

      Поехал в Чернобыль я.

           Глава 1

           Прошло полтора года после взрыва, много воды утекло, я успел побывать на сборах офицеров запаса, где встречался и разговаривал с участниками ликвидации последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции. Рассказы их настораживали: казалось бы, все давным давно забыто, ан нет, положение дел на станции и вокруг нее, судя по их мнениям, не улучшается.

        Ходили разные слухи об аварии, о чернобыльском следе, конечно, все это вызывало тревогу, но обыватель как рассуждает:

— Чернобыль от Ленинграда далеко и меня туда не пошлют.

        Дело доходило до курьезов. На рынке одна пожилая женщина сетовала на дороговизну яблок, на что продавец ответил:

— В соседнем ряду продают дешевые из Чернобыля, идите и купите.

      Буря надвигалась. Я, как офицер запаса, был приписан к химическим войскам, был в военно-учетных списках первого разряда, но повода для беспокойства не испытывал: неужто на четвертом десятке, а было мне в ту пору – 35 лет, призовут в армию, тем более я отслужил действительную…

     Тем не менее, в октябре 1987 года, с повесткой на руках, которую вручили под роспись, иду в военкомат. У комнаты, указанной в повестке, один человек, моего возраста. Познакомились:

— Николай.

— Валерий.

      Сделав паузу, человек добавил:

— Яковлевич.

— Значит от Якова?

— А ты от кого?

— Я от Федора.

      Мой новый знакомый работал на заводе «Ленинец» токарем станков с числовым программным управлением, как и я, имел звание старший лейтенант, участвовал, будучи сержантом, в Чехословацких событиях 1968 года, имел семью, разговорились:

— Как ты думаешь, Никола, чего это они нас на старости лет вспомнили, на сборы что ли?

— А черт их знает, что у них на уме, закинут на Валдай, в Котлы или того хуже, в Кандалакшу, бывал я в тех местностях.

— Надо отмазываться.

— Надо, только от военкомата отмазаться…

       Наши переговоры прервал капитан, который любезно и очень вежливо пригласил нас в комнату:

— Ребята, я уполномочен вам сообщить, что вы призываетесь на военные сборы сроком – 4 месяца, идите проходить врачебную комиссию, анализы крови сдадите в Железнодорожной больнице.

      Я съязвил:

— А что, товарищ капитан, в космонавты берут что ли, раньше никогда анализов крови не брали?

— Ваши шуточки неуместны, идите и проходите.

      Чертыхаясь, идем проходить врачебную комиссию, которая должна определить годность или негодность к строевой.

      С отметкой врачей – «Годен» идем в кабинет главного врача. У дверей толпятся юноши, идет призыв на действительную военную службу, а за дверьми решается судьба очередного призывника:

— Что-то долго не выходит, наверно в ВДВ берут или на флот?

— А может наоборот, какого-нибудь дохлятика списывают, пошли к капитану, ему надо…

      Капитан нас ждал.

— Ну, как, прошли?

— Прошли, кроме главного врача, там призывники.

— Хорошо, я сам отдам ваши медицинские карты.

       Выходим в коридор, капитан за телефон:

— Иванович, вы там двух моих чернобыльцев оформите без очереди.

        Валера аж подпрыгнул:

— Ты слышал, чего он сказал?

— Слышал, слышал.

— Что будем делать?

— Пойдем напьемся, давление подгоним.

— Поздно, уже проверяли, не поверят.

— Тогда наврем, что внутри все болит.

— Отправят на обследование, что врачи – дураки?

— А я в детстве руку сломал.

— Так то когда было.

      Ничего путного не надумав, плетемся сдавать анализы крови в Железнодорожную больницу и, получив результаты, идем обратно в военкомат:

— У тебя сколько тромбоцитов?

— Откуда мне знать, давай сверим, если результаты примерно одинаковы, значит либо оба здоровы, либо оба больны.

       Но, судя по красному цвету лица и умению держать стакан, который опустошили, зайдя по дороге в винный магазин, дабы разогнать тоску, здоровы.

       На следующий день, ничего вразумительного для отмазки не придумав, иду в военкомат. Капитан вручает предписания, дает один день на сборы.

       Снова подворотня, теперь уже до поросячьего визга. Домой прибыл запоздно, жена пилит:

— Что б тебя, пьянчужку, куда-нибудь забрали.

— Уже забрали.

— Да неужели?

Рассказываю, что слышал от капитана.

      Жена сменила гнев на милость:

— Завтра же иди в военкомат, у нас маленький ребенок 4-х лет, требующий ухода, не имеют права.

— Сей аргумент был отвергнут, так что собери вещи в дорогу.

    Я лег спать, утро вечера мудренее.

На сборный пункт к назначенному времени прибыли 12 отловленных «партизан», включая автора. Старший по сборам объявляет:

— Едем строить город Славутич, отъезд в 11-00.

     На автобусе следуем из Ленинграда в Колпино. Вот и ворота со звездой – воинская часть. Переодеваемся в военную форму, обедаем в солдатской столовой, вечеров желающие идут в город. Я – в первых рядах, а вот и пивной ларек, удовлетворяемся пивом. Кто-то предлагает:

— Хотелось бы чего-нибудь покрепче.

       Но покрепче раздобыть не удалось, возвращаемся в часть, навстречу- мужичок:

— Куда это вы солдатики запозднились?

— Да вот, говорят в Чернобыль.

— Слышал, слышал, не вы первые, выпить желаете_

— Желаем, а что, есть?

— Есть, но теперь у нас в Колпино трудно стало раздобыть даже красное:

                                         « Ой спасибо Горбачеву,

                                            Ой спасибо Горбачу,

                                            Раньше пил вино стаканам,

                                            А тепере не хочу.»

Впрочем я угощаю.

         Мужик достал из авоськи два фунфуря с тройным одеколоном, который и приговорили, предварительно разбавив водой.

         В часть вернулись запоздно, но радостные.

Проснулся от шума в час ночи, какой-то человек тряс меня за плечо:

— Земляк, выпить не найдется?

— Да ты чего, в час ночи, откуда?

— Откуда, откуда, мы – из Тихвина, куда это нас?

— Завтра будем разбираться, не мешай спать.

       Утром проснулись рано, наши ряды пополнились, кроме тихвинцев прибыли псковичи.

       С больными головами, не выспавшиеся, идем на завтрак. Вновь прибывшие примеряют военную форму.

       Построение. Командир объявляет:

— В 12-00 отъезд, сначала в Ленинград на железнодорожный вокзал, оттуда в Киев.

      Подогнали «Икарус». Из него вышли, некоторые вывалились, люди в военной форме, почему-то доминировала «афганская форма» — бушлаты с многочисленными карманами, брюки навыпуск, ботинки, фуражки-афганки с козырьком. Что за партизанский отряд?

      Впрочем сей вопрос был выяснен в ту же минуту – то возвратилась команда из Чернобыля. Мы забросали их вопросами, но ничего вразумительного узнать не удалось: дембеля были не словоохотливы, а некоторые просто пьяны.

     И все же выяснилось – едем в Чернобыль, в гости к Сатане. Объявили посадку. Прощай Питер, здравствуй Чернобыль.

      Железнодорожный вокзал. Поезд на Киев под парами, спецвагон на 47 человек, по числу пассажиров с предписаниями, прицеплен.

    Ехали молчком, да и о чем говорить, все и так ясно, враг- атом не за горами. А врага этого никто глазами не видел, его как бы и нет, но на самом деле он пострашнее самого лютого зверя, поскольку нападает и бьет в одностороннем порядке. Подъезжаем к Киеву. Вокзал. Старший отыскал военного коменданта:

— Значит так, братва, через полчаса – электричка на Белую Церковь, никуда не разбегаться, на женщин не засматриваться.

     Мой дружбан Валерий Яковлевич мрачно заметил:

— Да уж какие там женщины, вот в Чехословакии у меня был роман…

     Чем окончился роман оказалось неизвестным, потому что подошла электричка. Настроение улучшилось, в вагоне, кроме нас, много людей, в основном украинское народонаселение. Значит не все так уж там и плохо, в Киевской области. А вот и Белая Церковь, небольшой городок. Здесь нас уже ожидают две автомашины, несколько минут езды и мы на центральном сборном пункте. Короткая остановка. Ночлег. Далее следуем в Ленинградский полк химической защиты на автомашинах, покрытых тентом. По курсу следования – редкие украинские селения, это пока еще не 30-ти километровая зона. По дороге то и дело – военные грузовики. Короткий привал. Рядом развернут полк химической защиты, как потом выяснилось – полк «аистов» — ликвидаторов, занятых обработкой крыш энергоблоков Чернобыльской АЭС. Следуем дальше. К вечеру прибыли к месту назначения. Короткая команда:

— Пункт вашей дислокации.

      Осматриваемся. Военный городок – плац с деревянной трибуной, транспаранты типа – «Красив в строю, силен в бою», портреты героев -чернобыльцев, штаб полка, столовая, солдатский клуб, медсанчасть, почта, поодаль – парк техники, чуть в стороне – банный комплекс, городок проживания командования полка, палатки для проживания солдат, щитовые дома для проживания офицерского состава и даже магазин военторга.

      А мы думали, приедем в чистое поле. В помещении клуба нас уже ждали. На сцене восседало командование полка – командир полка, его заместители, командиры батальонов.

      Командир полка приступил лично к распределению каждого прибывшего по местам службы. Процедура продолжалась не более часа. Валеру распределили в ИТБ – инженерно-технический батальон, меня – в БСО – батальон спецобработки, один лейтенант, врач по специальности – соответственно в медсанчасть. Закончив распределение, командир полка произнес речь:

— Ваши предшественники старались и служили неплохо, все, что вы видели, сделано их руками, чего и вам желаю, но если кто-то думает, что здесь отсидка, он глубоко ошибается.

        Полкан замолчал, но все поняли, что церемониться здесь ни с кем не будут, служба не та.

        По окончанию речи, всем было приказано разойтись по местам проживания. Солдат разместили по палаткам, нас – офицеров, по общежитиям.

     Там уже суетились «лисы» — дембеля, которых не отпускали домой без замены, а мы и есть замена. Каждый «лис» стремился в толпе прибывших найти потенциальную замену, то есть они должны были сдать нам свои должности и соответственно материальную часть, поэтому вели себя чрезвычайно вежливо.

      Я, бросив рюкзак под кровать, осмотрел комнату, где теперь будет временная, но все-таки квартира. В комнате было 5 кроватей, столько же стульев, тумбочек и еще шкаф.

      Первое, что бросилось в глаза, ненормальность в поведении людей, находящихся в комнате. Все и всем было до фонаря, разговоры перемежались хохотом, говорили чересчур громко. Разговоры так же внезапно заканчивались, как и начинались, были мне совершенно непонятны, люди приходили и уходили, не обращая на меня никакого внимания.

      Я вышел в коридор, в надежде встретить своих, но тщетно, все разбрелись, растворились в серой массе.

      Тут-то меня подловил «лис»:

— Идем ужинать, тебя в 1-й БСО?

— Вроде так.

— А в какую роту?

— Пока не говорили, ну а вы как тут?

         «Лис» ответил уклончиво:

— Мы выполняем Правительственное задание.

     Ужин был организован по полному и калорийному рациону. Посреди столовой стояли два спаренных стола – для командования полка.

      «Лис» налил мне стакан виноградного сока – обязательный атрибут рациона. Ни о каком-либо спиртном не могло быть и речи, его здесь попросту не было и быть не могло. В этом мне пришлось убедиться буквально на следующий день – за употребление спиртного, а это была всем известная украинская горилка, кою некоторые страждущие добывали в местных селах, командованием полка применялись жесткие санкции.

       После ужина, утомленный дорогой, уснул, не обращая внимания на «песни» старожилов, им на привычную службу, куда ж мне?

       Утром, после завтрака, построение на плацу – побатальонно, поротно, повзводно. Встреча командира полка, ритуал впечатляет. Начальник штаба полка строевым шагом подходит к «полкану». У трибуны – доклад. «Полкан» приветствует подчиненных, затем со свитой поднимается на трибуну. Произносится речь:

— Всем вам известно, что на наш полк возложено Правительственное задание по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС и многие подтверждают это делом, но некоторые…

     Сегодня досталось некоторым, они были застуканы по пути следования из близлежащего селения с бутылью горилки.

     «Полкан» продолжил речь:

— Значит так, когда, мать вашу…, прекратиться это безобразие, я в последний раз предупреждаю, мать в перемать… Для начала отстраняю этих деятелей от работ на станции сроком на месяц. Командирам батальонов ввести в строй новое пополнение, срок исполнения – 5 дней, вопросы?

       Вопросов не было.

      Начальник штаба полка скомандовал:

— К торжественному маршу.

      После прохождения подразделений мимо трибуны и приветствия ее обитателей я спросил у «лиса»:

— И чего это «полкан» так мелко плавает, за пьянку не посылать на станцию, да я бы тысячу лет ее не видел.

— Э, сразу видно необстрелянного воробья, тут весь смысл, значит слушай и запоминай: срок службы – 120 суток. Хочешь «гнить» в полку, «загнивай», раньше срока тебя никто не отпустит, кстати имеется вакансия – помощник начальника штаба батальона, скоро освободиться, так что заранее просись на эту должность.

— А что, нет желающих?

— В том то все и дело, что нет.

— Это ж почему так, место теплое.

— Теплое, но учти, что дембелем тут и не пахнет, объясняю – в полку разовая доза облучения ноль целых, хрен десятых, а на станции – 0,3 рентгена, чуешь разницу? А всего норма облучения – 8,5 рентгена. Теперь помножь 0,3 рентгена скажем 30 дней, получишь норму, еще пару недель потолкаешься в полку и дембель неизбежен, как крах капитализма. Держать больше не имеют права, при условии, если будет замена.

— Значит можно и раньше срока дембельнуться?

— Можно, если очень повезет, у меня 30 ходок на станцию, а по дозиметру и 5 рентген не набрал, ведь получаешь-то не каждый день норму, иногда и половину не возьмешь.

— Так это же хорошо.

— Хороша Маша, да не наша. Вчера одного увезли после двух ходок, слабым оказался, что-то с кровью случилось, лечили да без толку, на дембель вперед ногами, мы тут не на курортах, пыхтеть придется в натуре.

      Наш разговор прервала команда:

— Вновь прибывшим зайти в штаб батальона.

       Штаб батальона представлял из себя палатку из брезента, налево – дежурный по штабу с телефонистом, помещение комбата, Ленинская комната, другие помещения. Вел распределение командир батальона:

— Значит так, рядовой состав меняется баш на баш, вот вы, рядовой Петров, на гражданке кем работали?

— Водителем.

— Значит примите Камаз, вопросы к зампотеху батальона.

     Дошла очередь и до меня.

— Вы кем работали, товарищ старший лейтенант?

— Инженером.

— Это хорошо, грамотные специалисты нам нужны, примите ЭПОС – пункт эжекторной обработки обмундирования, это 5 Кразов со спецоборудованием и материалами.

       Мне показалось, что комбат и сам толком не знал, что такое ЭПОС, откуда же мне знать? Но расспрашивать не стал, зная по армии повадки командиров – не зли зверя, попадешь в немилость, а то и под горячую руку.

— Есть, товарищ майор, когда приступать?

— Вот командир ЭПОСа прибудет в полк, а пока заступаете дежурным по батальону.

       Слава Богу, служба началась и неплохо. Воспользовавшись свободным временем, положенным заступающему в наряд, я приступил к более детальному осмотру территории полка, а точнее, зашел в магазин, в котором продавали мелкие товары. К магазину примыкала чайная. Да здесь не так уж и плохо, как нам пророчили!

      Дежурство прошло в штатном режиме. На следующий день меня вызвал комбат:

— Познакомьтесь, вот командир ЭПОСа – лейтенант Галкин.

     Лейтенант был среднего роста, подвижен и хорошо знал службу, комбат его хвалил:

— Значит так, через полмесяца у лейтенанта Галкина заканчивается срок службы, ознакомьтесь с делами и готовьтесь к приему-передаче техники и материалов. Вопросы имеются?

        И тут в меня вселился бесенок:

— Товарищ майор, а чем же мне заниматься эти 15 дней?

— Изучайте Уставы и наставления.

      Дебаты закончились, мы с Галкиным покинули помещение штаба.

Лейтенант меня не одобрил:

— Чего ты с первого дня в бутылку лезешь? Комбат – хороший служака, с него требует «полкан», он с нас. Смотри, нарвешься на его «кулак», а он у него крепкий, можешь не сомневаться.

      Вечером в общаге встретил дружбана – Валеру:

— Ну как, Валерий Яковлевич, службу начал?

— Да вот принимаю БАТы – бульдозерные арттягачи и машины инженерного разграждения, проблемы с комплектацией техники, комбат торопит, а мне что делать?

— Что делать, что делать, пусть сдатчик комплектует по формуляру.

— Легко сказать, техника через сто рук прошла. А у тебя как?

— Да так, вот дали 15 дней на приемку ЭПОСа, сегодня первый день, могу расслабиться.

        Расслабиться не пришлось. На другой день комбат, пребывая в дурном настроении, после очередного развода, вызвал меня в штаб:

— Мы тут немного переиграли, товарищ старший лейтенант, завтра примите взвод спецобработки с авторазливочными станциями – АРС, машины в парке у старшего лейтенанта Москаленко, он принимает роту, срок приемо -передачи 3 дня, выполняйте.

       Вот тебе и 15 дней отдыха. Москаленко был кадровым офицером, службу усвоил хорошо, к тому же я упустил из виду, что его фамилия заканчивается на «ко» и одну весьма распространенную пословицу – «Там, где прошел хохол, жиду делать нечего.» Тем не менее договорились встретиться после обеда в парке техники.

     После тщательного осмотра было установлено, что на одной машине отсутствует аккумулятор, на другой – домкрат, на третей – комплект ключей, на что Москаленко дал вразумительное объяснение:

— Аккумулятор – на зарядке в аккумуляторной, домкрат и ключи на складе у зампотеха роты – Махова, так что спроси у них.

      Захожу в аккумуляторную, никого, а зампотех роты разъясняет:

— Спрашивайте у того, кто вам сдает технику.

       Обхитрил волчина, обвел вокруг пальца. А хохла уже и след простыл, его отправили в срочную командировку. Круг замкнулся. Одураченный и обескураженный, иду к зампотеху батальона, объясняю ситуацию. Зампотех батальона делает вид, что озабочен:

— Нужно сдавать и принимать в установленные командиром сроки.

— Так это мне известно, но у кого принимать, если сдатчика отправили в командировку?

— Идите и найдите.

     Ах, я совсем забыл, тут же армия и никто ничего никого не просит, здесь приказывают и выполняют приказы.

     Три дня прошло, воз не сдвинулся с места.

Вечером меня вызвал в штаб комбат:

— Ну как, приняли взвод?

— Нет.

— Почему? Три дня прошло.

— Техника не укомплектована.

— Кто вам об этом сказал?

— Проверил лично.

— Это хорошо, а что Москаленко говорит, ему же завтра роту принимать?

— Это вы у него спросите.

— Я с вас обоих спрошу, можете не сомневаться, а вообще-то, старлей, у нас тут не институт благдевиц, а армия, так что либо принимайте взвод, либо…

      Что будет либо, он не сказал, но я понял, что служба пойдет не в нужном направлении. Эх, где наша не пропадала. А ларчик открывался весьма просто. Существовала директива о материальной ответственности военнослужащих за порчу или утерю имущества. Кадровые офицеры эту истину усвоили, мы – «партизаны» лезли в этот капкан добровольно. Уместен вопрос – в чернобыльских могильниках захоронено материальных ценностей на миллионы рублей, а тут за каждый профоненный ключ спросят и всыплют по первое число, не маразм ли?

      Незаметно прошли 10 дней пребывания в гостях у Сатаны. Дембеля уехали, взвод принят, меня больше никто не дергал, служба вошла в нормальную колею. Впереди меня ждали 34 ходки на станцию. Много это или мало? Сей вопрос остается открытым.

      Глава 2

     Как-то вечером, совершенно случайно, я ужинал за одним столом с двумя офицерами, сопровождавших упомянутого ранее покойника на родину.

      Это натолкнуло меня на печальные раздумья, браваду, по крайней мере, сняло, как рукой. Как же так, всего два выезда на станцию – и кранты?

      В конце октября меня вызвал комбат, я обиды не держал, он зла не помнил:

— Значит так, старший лейтенант, завтра, в 6-00 убываете на станцию, должность диспетчера по дезактивационным работам примите на месте. Все вопросу к заместителю командира полка майору Чернову, теперь вы будете в его оперативном подчинении, но и меня не забывайте, идите, готовьтесь.

      Крайне озадаченный, иду в общагу, прошу «стариков» рассказать в общих чертах обстановку на станции. Один из них спрашивает:

— Зачем тебе это?

— Завтра на станцию еду, назначили диспетчером.

      На мою голову в комнате присутствовал лейтенант Печенкин, к слову сказать мой земляк, то есть из Ленинградской области. В батальоне он был незаметен, даже застенчив, и очень рвался домой, где у него остались жена и ребенок. Печенкин был притчей во языцех у комбата ввиду интересной фамилии, который шутил:

— Лейтенант Печенкин, бес тебе в печенку.

      Услышав из моих уст о новом назначении, лейтенант аж позеленел:

— Ты что, напросился?  То-то я смотрю, вы с комбатом подружились. Я, между прочем, давно эту должность присмотрел и с «лисом» договорился, а ты…

— Вот что, господин лейтенант, соблюдайте субординацию, мне приказали, я выполняю, бобик и хвостолиз – не мой профиль.

      Печенкин ушел, хлопнув дверью.

Вот и еще одного «врага» нажил, кругом «враги», везде, где я, людям плохо.

      Вечером, на всякий случай, зашел к зампотеху роты – прапорщику Махову.

      За столом сидели еще два прапорщика, прибывшие из какой-то части. Одного из них я знал, у него была известная фамилия – Сахаров. Он вечно суетился, этакий маленький, трусливый, армейский Щукарь.

   Ущучив, что старший по званию пришел не просто так, а по делу, прапорщик Махов, чувствуя свое превосходство, вел себя, как высокопоставленный чиновник на приеме сирого посетителя.

— Товарищ прапорщик, у меня к вам будет просьба – я завтра уезжаю на станцию, присутствовать здесь не буду, вы уж присмотрите за моей техникой.

— Так надо ее сдать.

— Кому?

— Я не знаю, спросите у зампотеха батальона.

— Где его искать, он в командировке, а мне завтра уже уезжать, кроме того я слышал, что один мой АРС забирают на ЭПОС, где мне потом его искать?

— Сдайте начальнику ЭПОСа, но я слышал, что вас назначают на эту должность, сдайте самому себе.

— Хотели назначить, да передумали.

— Тогда вопросы к комбату.

— Спрашивал, молчит, как рыба.

— Молчит, значит со всем согласен.

     На этом вечерние дебаты закончились. Я перед сном написал стишок на эту тему:

                                   «Напролом идет, без страха,

                                     Две звезды в продольный ряд,

                                     В штаб полка явился Махов –

                                     Расписаться за наряд.

                                     Дело знает, смел, подтянут,

                                     Знать Уставы не забыл,

                                     Жди, когда к тебе нагрянут

                                     Командир и зампотыл.

                                     Я не Дворжак и не Гашек,

                                     Не боюсь дейтерия,

                                     Наложу в штаны какашек,

                                     Как Лаврентий Берия.»

      После всех перипетий уснул, как младенец, снились мне в ту ночь кошмары – какой-то монстр из бетона и железа, этакий джинн, выпущенный на волю из бутылки, и которого я собираюсь загнать обратно, а он не желает, да еще смеется:

— Выпустили, вот и порадуйтесь.

     Утром проснулся рано, пора в дорогу. Двинули в парк, где уже ждали автомашины, следовавшие на станцию. Около машин толпились ликвидаторы – лица, работающие на станции.

     Почти все в «лепестках» — марлевых повязках для защиты органов дыхания. Я последовал их примеру и неудивительно – легкие ежесекундно подвергаются воздействию бэта-пыли, а ее везде не счесть.

     Колонна начала движение. Позади КПП, под колесами асфальтная дорога, ведущая в никуда. Просматривается унылый закат осени. По ходу движения – редкие перелески, пока еще не увядшие. Проезжаем пункт регулирования движения, что-то вроде поста ГАИ. Гаишники проверяют документы для формы, они знают наши машины, проверять у нас нечего. А вот и первая деревня с редкими жителями, не обычные для русского глаза мазаные хаты, утопающие в садах. Вот сюда-то, наверное и ходят наши любители горилки.

      Чем ближе к станции, тем больше машин, они, как ручейки, стекаются в одну большую реку, идут единой, ревущей моторами, колонной – это подразделения других полков и служб. По дороге множество поворотов, но наши маршрут знают, не первый раз едут. Дороги построено добротно, на годы, да вот пригодились они для нас – военных, ни одного легкового или гражданского автомобиля не видать. Да и откуда им взяться – здесь уже

30-ти километровая зона, далее мертвая «пустыня». Приближаемся к станции. На горизонте трубы, поднимающиеся до небес. Подъезжаем еще ближе. Одна труба гладкая, другая – рифленая, в арматурном ограждении, седлающая спарку 3-4-го энергоблоков. Рядом – распределительная подстанция электроэнергии и ЛЭП. Почему-то вдруг вспомнились слова из песни – «ЛЭП-500 не простая линия», уж действительно не простая. Справа по ходу – огромное водохранилище, слева – каналы, подводящие к станции воду. Четыре энергоблока, по порядку следования – 4-й аварийный, спаренный с 3-м, далее 2-й энергоблок и завершает ряд 1-й энергоблок. Рядом с энергоблоками разные сооружения, трубопроводы, административно-бытовые корпуса – АБК.

       Машины разделились на 3 потока, часть машин свернула на площадку перед главным АБК, там находилось руководство станции и разные службы, часть – к строящимся, но замороженным 5-6 энергоблокам, рядом с которыми находилась центральная столовая и АБК, где мне предстояло жить.

      Остальные машины по дороге мимо железобетонного ограждения движутся к центральной проходной. Машины нашего полка тоже следуют туда, меня высаживают около недостроенных блоков.

       Старший машины говорит напоследок:

— Иди в АБК, там найдешь младшего лейтенанта Трофименкова или майора Чернова – они тут самые главные и диспетчера, которого будешь менять.

      Панорама не достроенных энергоблоков вблизи, на расстоянии не более 100 метров, меня просто шокировала – гигантские строительные конструкции из железобетона, рядом с которыми АБК показался мне просто песчинкой, множество строительных кранов, зависших неподвижно над сем  сооружением. Рядом – огромная зеленая бочка, как потом выяснилось – корпус реактора, чуть поодаль, другая бочка, похожая на железнодорожную цистерну – теплообменник.

      Захожу в АБК – двухэтажное здание, здесь-то и предстоит мне провести безвылазно 34 дня и ночи. Заглянул в одну комнату, другую, третью – это оказалась комната площадью 20 кв.м. без окон. В комнате – 3 кровати, столько же стульев, стол. В комнате находился лейтенант, худой, с маленькими глазами. Познакомились. Это и был диспетчер, которого я должен заменить. Вид у него был мрачный, я понял, что разговора по душам не получиться. Чему удивляться – у него 30 ходок, есть о чем молчать.

— Ну, старлей, принимай дела.

— Дела, говоришь, какие здесь дела?

— Да дела у нас одни и те же, видел рифленую трубу? Вот под ней – наши дела.

— А ты что, под трубой или на трубе сидел?

       Черт дергает меня за язык.

— Сидел. Любопытно, сколько дней ты отсидишь?

— Знаю, знаю, что не курорт, давай ближе к делу.

— Значит слушай и запоминай. Если хочешь выжить, ты должен усвоить следующее –первое не лезть туда, куда тебя не просят, второе – всегда, даже на улице носить на себе лепесток, третье – никогда не брать в руки и не садиться на любые предметы вне чистых помещений, четвертое – есть и пить только в столовой, пятое – каждый день мыться под душем и менять одежду, и последнее – крутиться, как белка в колесе, так как от безделья  можешь обратно в полк залететь. А теперь идем принимать воду.

     В соседней комнате находился пункт водоснабжения полка, проще – ящики с минеральной водой и ящики с пустой стеклотарой – поллитровыми бутылками:

— Вот мое наследство – 24 ящика с водой – это норма для команд полка, меняешь баш на баш, ящик с пустой тарой на ящик с водой. Выдача воды на центральном пункте водоснабжения, в 8-м часов ежедневно, это рядом с главным АБК.

     Закончив инструктаж, лейтенант ушел, не попрощавшись.

 Чтобы скоротать время до прибытия младшего лейтенанта или майора, осматриваю территорию. Передо мной – панорама станции на расстоянии не

более 2- километров, все энергоблоки отчетливо просматриваются, при этом 1-й и 2-й энергоблоки работают. Поразил 4-й энергоблок, закрытый черным сооружением – саркофагом, к моему приезду уже построенный.

      Вода в водохранилище и каналах, как мне почудилось, светилась, но это наверно глюки от страха, хотя было действительно так – здесь все засвечено начиная от поверхности земли и всем, что находится на этой поверхности и кончая воздухом. По дороге к станции тем же потоком двигались автомашины в ту и в другую сторону. На войне, как на войне. Еще раз бросились в глаза недостроенные энергоблоки. Сколько же народных денег здесь угроблено, загублено? Я начал считать – ведь кто-то все это проектировал, изготовлял материалы и оборудование, монтировал конструкции, строил дороги…

     Но эта сумма покажется копеечной, если сложить все то, что закопано в могильники, затраты на ликвидацию последствий аварии, монтаж саркофага, дезактивацию станции и территорий, примыкающих к ней, обслуживание ликвидаторов и атомщиков с момента взрыва и до скончания века. Да на такие деньги…

     Ближнюю панораму «украшала» техника какого-то ремонтного подразделения, расквартированного поодаль от нас – соседи и опасные, металл то наверняка фонит и не подлежит дезактивации.

       Осмотрев «достопримечательности», возвращаюсь в каморку и ложусь отдыхать. Разбудил меня властный голос:

— Ты чего здесь разлегся, иди выдавай воду.

       Продрав глаза, я взглянул на часы, было время обеда, а обладатель властного голоса и был младший лейтенант Трофименков – старший диспетчер.

        Я вышел в коридор, забитый «партизанами» в униформе, открыл ключом каморку с водой, за мной устремились страждущие, понятно, людям нужна вода, а где ее взять? Водопроводная то светится:

— Стоп, братва, заходите по очереди от каждого подразделения по одному человеку:

— А раньше заходили.

— Это меня не касается, какое подразделение?

— 1-я рота.

— Сколько человек?

— 20

— Тару принесли? Заносите.

     Одна команда напоена. Еще полчаса и водопой закончен, я сверяю наличие пустой тары и оставшейся воды, все соответствует приходу и расходу. Да, старшина из меня получился бы неплохой. Но надо держать ухо востро. Разбазаришь воду, а что дальше. Закрыв дверь, иду в каморку.

      Старший диспетчер спрашивает:

— Все довольны?

— Да.

— Иди обедать на второй этаж, после поедешь в главный АБК в оперативный отдел за пропуском, они в курсе. Не забудь фото, пропуск должен быть во все помещения и блоки станции, понял?

— Чего ж не понять.

     Обед закончился, все разбрелись по машинам.

     На фасаде главного АБК красовалась надпись – Чернобыльская атомная электростанция им. В.И.Ленина. Надо же, и здесь вождь присутствует. Перед входом — огромная бетонированная площадь, на которой припаркованы десятки автомашин. На входе в АБК – автоматы, напоминающие рентгеновские аппараты, их несколько, захожу в один из них. Срабатывает звуковая и световая сигнализация. Выходит охранник:

— Тебе чего?

— Я в оперотдел, за пропуском.

— За пропуском на тот свет. Ты откуда, из могильника вылез? Автоматы трясутся.

— Да нет, только что из полка.

— Вот и едь туда, менять одежду, у нас здесь начальство, оно что, твои атомы на себе будет примерять?

       Удаляюсь ни с чем, иду обратно. На станцию без пропуска нет смысла показываться, не пропустят, к тому же где своих искать в этом чумном городе?

      Вечером, когда команды уехали в полк, вернулся старший диспетчер с инструментальщиком, значит нас трое:

— Ну как, получил пропуск?

— Нет.

— Понятно, Володя, дай ему новую форму, а то он и нас с тобой заразит, а теперь в душ, мыться.

      После исполнения процедуры омовения и переодевания состоялась церемония встречи:

— Младший лейтенант Трофименков Николай, старший диспетчер, 2-й БСО, замполит роты.

— Рядовой Котов Володя.

— А я, стало быть, Николай Куковеров – старший лейтенант, младший диспетчер, 1-й БСО, командир взвода. Разрешите вопрос, товарищ младший лейтенант, вы не из Ленинграда, я вас где-то видел?

— Да, оттуда.

— А где работали?

— В 16 тресте Главленинградстроя.

— Ордена Ленина?

— А ты откуда знаешь?

— Так тоже там работаю – Главленинградстрой, Невский пр., дом 1.

— Значит строители, вот и будем здесь строить новую жизнь.

— Здесь, пожалуй, построишь. Все заражено, на станцию сегодня не пустили. Надо закрыть ее, демонтировать оборудование и засыпать песком и бетоном.

— Однако ты, старший лейтенант, стратег – и чего тебя министром по атомной энергетике не поставят? Вот я, например, работал в 16 тресте прорабом, поэтому меня сюда и отрядили, как-никак строительный опыт, да и сам пожелал попробовать свои силы в этом непростом деле. Я тут самый главный, мне все офицеры, как впрочем и тебе, подчинены, дело серьезное делаем.

— Да, ты, я вижу, далеко залетел с одной маленькой звездой на погоне.

      И черт меня тянет за язык, опять напросился на комплимент.

— Далеко не далеко, а дело свое хорошо справляю, посмотрим, на что ты сгодишься?

      Разговор был закончен. Никола-бог, так я его про себя окрестил, ушел в душ. Мы с Володькой остались одни:

— Чего это ты, Колян, в бутылку лезешь, первая ходка, а уже выпендриваешься, у нас поболе, да мы и то молчим, здесь не спрашивают, какое звание, здесь спрашивают работу.

     Он закашлял, кашлял долго и мучительно. Теперь до меня дошло, что дело здесь совсем швах, надо умерить спесь.

      Вечером в столовой было не многолюдно, с нами ужинал лишь комендантский взвод и дежурные водители – все из Донецка, ребята шахтерской закалки.

      После улеглись спать. Никола-бог молчал. Володька кашлял. Я не лез в бутылку.

       Утром, позавтракав, Никола-бог и Володька уехали на станцию встречать и разводить по местам работ команды полка. Мне было велено брать первую попавшуюся под руку машину и везти тару на пункт водоснабжения станции. В помощники напросился солдат из команды полка.

Этакий амбал из Псковской области, который сам себя звал скобарем и очень гордился этим. Ему то проще, ходки идут, дембель приближается, работа хоть и физически тяжелая, но не пыльная, по крайней мере лучше, чем глотать рентгены в блоке.

      Процедура обмена, то есть получение воды, состояла в следующем – я сдавал свою тару, а главный водолей давал мне номерок, в котором была указана очередность получения и количество ящиков с водой. Сегодня мне достался 5-й номер. Прибыл КАМАЗ-шаланда, забитая ящиками с водой.

      В течении часа в машине ничего не осталось. Водолеи других полков и подразделения, включая меня, с грузом бесценным двинули к себе. Однако, вода здесь – движущая сила. Разгрузились. В 13 часов прибыли команды на обед. Выдача воды шла в штатном режиме, когда ко мне на водозабор зашел Никола-бог:

— Дай 2-му батальону 2 ящика.

— Уже дал.

— Дай еще, у них сегодня больше народа.

— Пусть сдают тару.

— В том-то и дело, у них сегодня нет, не предусмотрели, завтра привезут.

— Завтра привезут, завтра и получат.

      Поняв, что нарвался на крутого служаку, младший лейтенант осерчал, но зла не затаил, значит службу младший диспетчер несет исправно:

— Значит так, после обеда едешь на станцию, вот тебе пропуск, майор оформил.

      Времени на расспросы не оставалось. Едем по окружной дороге, слева по ходу – железобетонное ограждение станции, трубопроводы в несколько нитей. Справа – пожарное депо, отсюда уходили на смерть герои-пожарники, первыми принявшие на себя атомный удар.

      Машины через минуту останавливаются на бетонной площадке у центральной проходной. Солдаты и старшие команд идут к ней, у ворот – солдаты-срочники. Проверка пропусков и мы на территории станции, залитой бетоном. Опоры электропередач уродливо занижены. Прямо по ходу транспортная галерея, ведущая к 3-му энергоблоку, рядом – черный саркофаг, справа – здание радиационных отходов, соединенное воздушной галереей с 3-м энергоблоком. Пугает саркофаг – черное фермообразное сооружение, похожее на черный квадрат Малевича. А вот и историческая труба, возвышающаяся на спаркой 3-4-го энергоблоков. Над саркофагом завис стреловой кран, говорили, что он радиоуправляемый. Далее – работающие 1-й и 2-й энергоблоки и их труба, о которой уже было упомянуто ранее.

      Идем по транспортной галерее внутрь 3-го энергоблока. Поражают его размеры. Следует заметить, что все на станции впечатляет размерами. Как-никак, мощность каждого энергоблока, то есть реактора – 1 миллион киловатт. По металлической лестнице поднимаемся внутрь блока, идем по отсекам, забитыми оборудованием. Вход на центральную лестницу, идем гуськом друг за другом. Часть людей идет направо в какой-то проем, часть поднимается выше этажом, опять сворачивает в проем, остальные идут еще выше. Я влачусь за ними, под впечатлением увиденного, не заметив, что потерял из вида Николу-бога, и немудрено, все в одинаковой униформе и в лепестках, одни глаза светятся, прям черти какие-то. Я наверно тоже на чертенка похож, мне рога бы. Пока очухался, народ разбежался по отсекам.

     Я остался один, куда далее идти, не ведаю, всюду оборудование, трубопроводы, на стенах – связки разноцветных электрокабелей, полумрак и ни души вокруг. Для себя усвоил, что помещения сложной конфигурации и имеют множество дверей в другие отсеки. Вспомнилось, как первый раз, попав в Эрмитаж, я заблудился, переходя из зала в зал. Но здесь не Эрмитаж, здесь лежбище Сатаны. Ну что ж, пора бы и побрататься, господин Сатана.

      Лепесток на мне, но прибора радиационного контроля нет, не успел взять у старшего, а он не догадался дать. Скоро я понял, что попросту заблудился, переходя из отсека в отсек зашел в тупик, дальше дороги не было, поскольку не было вторых дверей. Мозг работал лихорадочно. Нужно выбираться отседова как можно быстрей, какие здесь уровни, кто знает, вдруг нахватаюсь? Будем мне одна ходка и дубарь под первой трубой. Сообразил – надо идти туда, откуда заплутал. По слабым ориентирам вышел обратно на лестницу, навстречу двигалась группа «партизан»:

— Мужики, где здесь Ленинградский полк?

— Ты что, парень, пьяный что ли? Мы все здесь Ленинградский полк, а здесь химический цех 3-го энергоблока, комната №418, тебе надо в комнату №227, это этажом ниже, там штаб.

      Слава Богу, по лабиринтам 227-й вышел на штаб – помещение площадью в 50 кв.м. с высокими потолками.

      Никола –бог давал ценные указания:

— Будете драить до 3-х, потом меняетесь, инструмент возьмете у инструментальщика, остальные в 418-ю, долбить трубопровод, который под потолком. Остальным отдыхать здесь до пересменки.

      Наконец то и я попал в поле его власти:

— Ты где шатался, мы уже хотели всем полком тебя искать с собаками.

— А что, собаки здесь есть?

— Есть, около столовой, бродячие, так где же отсутствовал?

—  Забрел в 418-ю на 3-й этаж.

— Тебя туда кто посылал?

— Никто.

— Чего ж пошел?

— Так думал, что ты туда людей повел.

— Индюк тоже думал… Хорошо, что не в реакторный отсек зашел, тут рядом, как выйдешь, так прямо по коридорчику.

     Я молчал. Нет бы все объяснить, так дал деру, а меня поставил в очень интересное положение, напугать хотел, что ли?

      Но жалости я не дождался. Старший решил показать свою власть и покрасоваться:

— Теперь бери прибор замера уровней радиации и шуруй в отсек №623, он в этой комнате, снимешь радиационную карту, умеешь пользоваться прибором?

— Умею.

— Смотри, шкалы не перепутай, а то зашкалит, там и сдохнешь.

    С прибором мне приходилось работать, там было несколько поддиапозонов, для малых и больших уровней и стрелка могла действительно зашкалить, если работаешь на шкале, рассчитанной на малые уровни, а уровни в замеряемой точке большие:

— Да смотри, не заблудись, если что, кричи, мы все здесь.

     Думая, что отыгрался, старший убежал по своим делам.

— Экий страус! Только ты, младший лейтенант, меня на этой туфте не поймаешь, мы тоже не из робкого десятка.

     Отсек №623 нашел быстро, он примыкал к стенке 4-го энергоблока и был закрыт мощной металлической дверью. Двумя руками, упираясь левой ногой в стенку, я едва открыл дверь. Комнатка была небольшая, в ней находилась какая-то бочка с трубопроводом малого диаметра.

      Приступил к замерам – замер воздуха – 30 миллирентген в час, подвел зонд к стенке, ого, 100 миллирентген в час, замерил бетонный пол – результат тот же. Э, надо делать ноги, фонит. Дозиметр при мне, а что толку? Результат не счесть, после смены дозиметры забирают и пробивают на пробойнике. Тоже мне, средство контроля доз облучения. Вот у японцев аппаратики, а у нас «авторучки», плохо пишущие.

      Аккуратно заполняю данные уровней на схеме. Ах, забыл сделать замеры на бочке и трубопроводе. Подвел зонд к поверхности бочки, стрелка поползла вправо и остановилась в конце шкалы. Переключил прибор на другой поддиапозон – 450 миллирентген в час, сделал еще пару замеров и того больше. Да тут  действительно можно окочуриться, если посидеть часик, другой. Но замеры сделаны, можно с чистой совестью делать ноги.

      Трудно дышать, мешает лепесток, жарко. Сколько же, интересно, в реакторном рентген и градусов? Надо спросить. Смена закончилась. Я и Никола-Бог вышли из блока и направились по территории станции ко 2-му АБК – там размещался оперативный штаб полка, командиры подразделений отчитывались о проделанной работе за смену. После душных помещений химического цеха, 2-й АБК показался курортом. Здесь можно было находиться без лепестка, помещение было более или менее чистое, хотя мы сами же и таскали сюда на одежде и сапогах бэту-пыль.

     Здесь нас уже ждал майор Чернов – наш непосредственный начальник, как мне удалось узнать, майор воевал в Афганистане и ничего не боялся:

— Ну, рассказывайте.

     Докладывал Никола-бог, я слушал:

— Товарищ майор, драим и долбоним, а что толку? Дозы собираем, а уровни никак не сбить, к вечеру собьем немного, а утром – снова здорово.

— Это вы преувеличиваете, но навалиться надо, время идет.

— Стараемся.

— Как новый диспетчер?

— Осваивается.

— Было бы желание.

      Никола-бог продолжал:

— Нужно завтра в 227-й комнате стенку долбить, трубу уже прошли, а стенка сплошь пропитана, нужны отбойные молотки и сжатый воздух.

— Отбойные молотки – не проблема, а сжатый воздух в магистрали технического коридора 227-й комнаты, завтра и подключимся.

      Обсудив проблемы мелкого масштаба, разошлись.

По дороге заглянули к дозиметристам, пробили дозиметры, у старшего – 0,25 рентген, у меня – 0,20 рентген, значит все в норме, но голова к вечеру разболелась – первый признак воздействия радиации.

      Утром проснулись, как обычно, рано. Я поехал за водой. Никола с Володькой – на станцию.

      Получили воду, разгрузились, водитель говорит:

— Времени до обеда еще пару часов, съездим на мойку, нужно помыть машину, а то на ПУСО цепляются.

— Поедем.

      Подъехали к развилке дорог, водитель показывает:

— Видишь, вон то дерево – это и есть виселица.

      Дерево действительно было неправильной формы, похожее на перекладину.

— На этом дереве немцы в ту войну партизан вешали, видишь, крюки вбиты.

— Да, мрачный пейзаж, поедем уж лучше на мойку.

— А может в Припять заедем, тут рядом?

— Да что там смотреть, мертвый город и есть мертвый.

     Помыв машину, едем на станцию, водитель остается у проходной, я иду на территорию изведанным путем. Сегодня саркофаг показался мне менее страшным, мирно работали турбогенераторы 1-го и 2-го энергоблоков, утренней суеты не наблюдалось. Поднялся в 227-ю комнату. Боже мой, все в дыму, грохот в замкнутом помещении невероятный. Я попал в самое пекло. Руководил работами сам майор Чернов, с отбойным молотком наперевес он напоминал пулеметчика. После очередного отстрела стены, работы были приостановлены. Зашли в штаб, народа, как сельдей в бочке.

      Никола-бог раздавал ценные указания:

— Лейтенант Скворцов, бери бойцов, все, что отбито, собрать и унести в контейнер.

      Мне:

— Закрой вентиля, сегодня больше долбонить не будем.

— А где они расположены?

— Я знаю? Иди и найди.

    Ищу вентиля по шлангам, идущим от отбойных молотков, отсоединяю их от магистрали, предварительно закрыв вентиля.

     Никола-бог, а он действительно здесь был бог и воинский начальник и все, кроме меня, его побаивались, говорит одному из старших команды:

— Будем свинцевать стенку, пристрелочный пистолет и дюбеля возьмите у инструментальщика.

      Мне:

— Бери людей, сколько надо, и дуй в 1-й энергоблок за свинцом.

    С командой бойцов иду по территории, предварительно уяснив маршрут движения. Вход к работающим энергоблокам под охраной. Молоденький срочник с автоматом пропустил нас, предварительно проверив мой пропуска и список личного состава.

     Проходим мимо трубы, примыкающей к 1-му и 2-му энергоблокам, находим помещение, где был складирован свинец – круглые скатки-половички. Говорю бойцам:

— Каждый берет по скатке и вперед.

     Воины напряглись, но дело не сдвинулось.

— Какие проблемы?

— А вы, товарищ старший лейтенант, попробуйте поднять.

      Попробовал, вес килограммов под 100, а по размеру с гулькин нос. Ах, да это же свинец.

— Тогда делаем так – ищем палки или куски арматуры, просовываем внутрь половичка и несем по двое одну скатку.

     Ноша оказалась воистину не транспортабельная, а что делать? Транспорта для этих целей не было, да и приказ выполнять надо сейчас, а не после того, как. На подходе к 3-му блоку одному «партизану» стало плохо, я встал на его место, почувствовав на себе выполнение собственных приказов. Тяжело дыша и обливаясь потом, подняли груз на второй этаж и положили его к стенке, которую должна была свинцевать команда, уже готовая к работе.

     Никола-бог наорал на меня:

— Чего так долго? Целый час потеряли.

— Знаешь что, возьми и подними ручками. Мы что тебе – буйволы?

      Старший умерил тон, почуяв свою неправоту:

— Извини, но роботов здесь нет, мы – роботы. Ну ладно, иди домой, сам управлюсь.

     Выйдя на улицу, я сорвал надоевший лепесток – дышать нечем. Ну ка, потаскай такую тяжесть! Дома меня встретил комендант – парень из Донецка:

— Ну как, привыкаем?

— Да, понемногу. Нет ли здесь телефона?

— Есть, у меня в комнате. Хочешь позвонить?

— Надо бы, домой в Питер.

      К телефону подошла жена, связь была исправная:

— Откуда звонишь?

— Из Киевской области.

— А это от Чернобыля далеко?

— Километров 30.

— Чем занимаетесь?

— Да тут на станции, всякими делами.

    Чую, переборщил, у жены голос надломился. Да уж лучше правду сказать, чем врать. Поговорив о том, о сем, расстались до следующего сеанса связи – письмо-то когда еще придет в такую даль.

      На другой день у меня пропал голос, я сипел. Володька поставил диагноз:

— Бэта-ожег. Лепесток вчера снимал?

— Снимал.

— Будешь теперь знать, как шутить с атомом. Пройдет, у меня такое тоже было.

      Дни шли за днями. Я освоил свои обязанности, изучил территорию станции и помещения блоков, стал более-менее ориентироваться в обстановке. По роду службы приходилось общаться как с военными своего полка, так и других полков и подразделений, обслуживающих станцию, и даже с атомщиками.

      Как-то на раздаче воды подъехал УАЗик, из него вышел лейтенант, разговорились:

— У тебя какой номер на воду?

— 3-й.

— Уступи мне, спешу, мужики заждались.

— Чего делаете, чем занимаетесь?

— Возим радиационные отходы к могильникам.

— Освинцованные КрАЗы ваши?

— Да.

— Ну и как служба?

— Служба? Какая там служба. Не успеваем водил менять, рентгены глотают, от них вся округа шарахается.

— У нас еще можно дышать. Впрочем и на станции все фонит, все мы тут заложники Сатаны.

     Вечером состоялась беседа на эту тему с Николой-богом:

— Говоришь радиационные отходы? Да, отходов тут полно. Скажем, в 4-м блоке все заражено насквозь, начиная от оборудования и заканчивая стенами и полом. Территория станции тоже заражена бэта-пылью. Вот вчера мы отбили стенку, а отходы остались. Куда их деть? Собрали в контейнер, а его на машине в могильник.

— Значит у нас с тобой служба более-менее?

— Да, есть и похуже. Видел парней в целлофановых костюмах, что по техническому коридору 227-й комнаты ходят? Так вот, они и носят на себе отходы из 4-го блока.

— И что, много отходов?

— Много, раз каждый день носят. Ведь осколки от реактора остались внутри блока, кроме того – вторичная радиация, там все звенит и светит.

— А чего же ходят?

— Ходят, что бы мы с тобой не сдохли раньше времени. Фон от 4-го блока идет и к нам в 3-й. и за реактором нужно следить, чтобы не рванул.

— А что, может рвануть?

— Может, если на самотек пустить, вот туда и ходят, то датчики ставить, то отходы носить, да мало ли…

— И сколько там рентген?

— Много.

— А температура?

— Говорят 60 градусов.

— И долго он будет пыхтеть?

— До скончания века, пока все атомное горючее не разложиться. Знаешь, сколько лет период полураспада цезия? То-то.

— А что, ты не знаешь, как взорвался реактор?

— Говорят, экспериментировали, загружали, разгружали мощность. Только забыли, что атомный реактор – это не телега, которую можно остановить, вот он от перегруза и рванул.

— Взорвался что ли?

— Взорвалась парогазовая смесь, что-то вроде взрыва паровоза, если бы взорвался сам атом, то от станции ничего бы не осталось.

— А почему аварийный сброс не предусмотрели?

— Почему, почему? По кочану. Я знаю? Иди, спроси у атомщиков.

— Пойдем завтра посмотрим 4-й блок.

— Ты что, совсем сбрендил, смерти захотел или в психушку? В логово Сатаны захотел попасть, так иди, там Сибирский полк пашет, просись, чтобы перевели, только учти, они злые, как черти.

— Хорошо, хорошо, не пойдем, что, и спросить нельзя? А еще говорили, что туда вертолет грохнулся?

— Грохнулся, было дело. Когда мешки с песком бросали, реакторный отсек бутили, вертолет бросил груз, да не удержался на зависании, вот его ветром и отнесло, зацепил винтом за растяжку… Кстати, завтра к нам приезжает новый командир полка, майор сказал, так что давай спать, надо не ударить в грязь лицом.

    На другой день новый «полкан» действительно приехал на станцию. Он сменил бывшего командира полка, которого переводили на другое место службы с повышением в должности.  О бывшем «полкане» в полку ходило много разных слухов и баек. Говорили, что он переоблучился и ему дважды делали переливание крови. Кроме того, он отличался крутым нравом и был любителем крепкого словца, в чем я уже убедился. Помню, как то «полкан», проходя мимо магазина, обнаружил, что двери закрыты изнутри, а магазин должен был в это время работать. До сих пор эта картина у меня периодически появляется перед глазами – «полкан» дубасит кулаком дверь, с применением нелексиконного диалекта:

— Открывай, мать вашу…

     Солдатик-продавец не успел открыть или сообразить, что это командир, как мощным ударом армейского ботинка дверь была вышиблена. Однако, все сходились в одном – «полкан» был крут, но справедлив.

     Мы – жители каморки, приготовились к встрече – намыли каморку, приоделись. Никола-бог раздобыл у атомщиков форму – белые куртки, такие же штаны и колпаки, прям доктора какие-то.

     Я прикололся:

— Нам бы с тобой еще белые тапочки.

— Типун тебе на язык.

     В этой-то форме я и предстал перед новым командиром полка. Это был моложавый майор с интеллигентным выражением лица:

— Доложите обстановку.

— Сначала вы доложите, кто вы?

— Я – командир полка, а вы из отряда Махно, наверное? Что за форма одежды?

     Нелепость моей одежды была очевидна. Сообразив, что дело оборачивается явно не в мою пользу, я сбросил газ до нуля:

— Товарищ майор, моя форма на дезактивации, вот пока дали эту – чистую. Переоденусь, как привезут, здесь же станция.

— Здесь, старший лейтенант, армия, есть Уставы и правила ношения военной формы, снимайте свой масхалат и приводите себя в порядок, развели тут анархию…

      Настроение было испорчено. Мы отправились на станцию, майор со свитой должен с минуты на минуту посетить блок и лично осмотреть, как ведутся работы. Сегодня командам была поставлена задача – сбить краску с трубопровода большого диаметра, проходящего под потолком. Никола-бог дал ценное указание:

— Все забирайтесь на трубу и колотите молотками, нужно содрать краску, прогнуться, «полкан» приехал.

      Когда тот зашел в комнату, грохот стоял немыслимый, долбонили от души, это ему понравилось и он со свитой убыл.

— Тоже мне, даже не побеседовал, все герои чужими руками. Ивану за атаку…, а Машке… «Красную Звезду».

     День рабочий завершен, идем в каморку, моемся в душе. Никола-бог читает книгу. Володька, как обычно, кашляет. Меня потянуло на стихоплетство, стихи, как мне казалось, должны были олицетворять наш труд.

                                       « Я, братва, служу солдатом,

                                          Поглощая бэту-пыль,

                                          Укротить безумный атом

                                          Нас призвали в Чернобыль.

                                          На колесах, вдоль по трассе,

                                          Вот уже в который раз,

                                          Под брезентом, на КАМАЗе

                                          На ЧАЭС завозят нас.

                                          Инструмент простой – лопата,

                                          Да отбойный молоток,

                                          Запустить в работу надо

                                          Поскорей энергоблок.

                                          Как любимую подругу,

                                          Блок лелеем, был бы толк,

                                          Что б гремел на всю округу

                                          Ленинградский сводный полк.

                                           День долбоним  до упада,

                                           Выколачивай рентген,

                                           Выбивай продукт распада

                                           С трубопроводов и стен.

                                           Веселей стучи, ребята,

                                           Забивайте дюбеля,

                                           Мы пока еще солдаты,

                                           Завтра будем дембеля.

                                           После нас придут другие

                                           Продолжать к победе путь,

                                           Сохрани стихи простые,

                                           Все, что было, не забудь.

                                           Чернобыль залечит раны,

                                           Если завтра снова в бой,

                                           Соберутся «партизаны»,

                                           Может свидимся с тобой?»

       Стихи я назвал – «Посвящение чернобыльскому другу», они были зачитаны и одобрены присутствующими.

      Правда, Володька спросил:

— Вот ты тут про инструмент сказал, а про меня забыл.

       Замечание было учтено:

                                          «У Володьки – 20 суток,

                                            Не хватает 10-ти,

                                            Водки требует желудок,

                                            Только где ж ее найти?

                                            Веселей, братва, стучите,

                                            В сей торжественный момент,

                                            У Володьки получите

                                            Для работы инструмент.»

      Никола-бог со знанием дела обронил:

— Да, выпить охота, и про Володьку ты правильно подметил, только у него не хватает не 10-ти ходок, а 9-ти, надо исправить.

      Сам того не ведая, я затронул больную тему – дембель и доза – близнецы. Отсуммировал свои дневные дозы, оказалось около 3-х рентген:

— Что-то мало:

— Прокурор добавит – смеется Никола-бог – тут на дню поймали из соседнего полка несколько архаровцев – дозиметры на урановые камушки ложили, чтобы дозу поболе набрать, да перестарались, большой перебор. Их в спецотдел – где переоблучились? Медицину подключили, те признались. Я это к тому, что с дозами не шутите, сколько по дозиметру есть, столько есть, свое не отдадим.

       Утром я проснулся очень рано, жутко болела голова, такое впечатление, что ее сдавливали под прессом.

       Старший успокоил:

— Опять выброс на станции, плюется реактор, не хочет глохнуть.

— А как же саркофаг?

— Саркофаг – сооружение временное, строили то его в жутких условиях, там такие уровни были, ого-го – пару минут и вся смена. Так что теперь между саркофагом и стенами блока щели образовались. Опять же помещения пропускают радиацию, вот она и копится, а потом вылазит на территорию.

     Утренние дебаты закончились. На станции работы шли по плану. В этот день я случайно встретил дружбана – Валерия Яковлевича, он с командой своего батальона тоже был отправлен на станцию. Первая ходка – новичок. Он сидел на трубе и курил. Поздоровались:

— Давно сидишь?

— Да минуты 2 – 3.

— Ну ка, встань, замеряем уровень, э, да здесь около рентгена.

— Ну и чума у вас.

— Да, насчет чумы ты прав, только бороться и с ней можно, в данном случае не садиться на атомную сковородку.

      Никола-бог пребывал сегодня в хорошем настроении, нас вызвал майор на совещание для сообщения важных новостей. Для убыстрения сегодня шли в штаб другим путем, а именно – по «золотому» коридору, соединяющему все четыре энергоблока. Коридор был покрыт желтой краской. А вот и штаб.

      Майор без комментариев и разборов сегодняшней смены сообщил:

— Итак, господа офицеры, поступила директива усилить работы по подготовке к пуску 3-го энергоблока. Кроме того, будем заниматься работами на распределительной подстанции, работать в 2-е смены без выходных и праздничных дней. С сегодняшнего дня будете питаться в центральной столовой, там рацион более калорийный, откушаете по полной программе. Между прочем, столовую обслуживают женщины, внизу работает буфет, вот вам талоны на питание.

     Талоны талонами, а работы добавилось вдвое, дни замелькали в два раза быстрее. Несмотря на украинский климат, ноябрь принес похолодание. Володька раздобыл тэны – спирали, намотанные на цилиндрические изоляторы, в каморке стало теплее, но на душе было пасмурно. Откуда-то набежали мыши, донимая своим присутствием по ночам. Тоска не отпускала.

Вставали рано утром, приходили глубоким вечером, Раз, после напряженного трудового дня, измотанный и издерганный, вопреки принятому правилу, я не переоделся и улегся на кровать. Тут-то меня и поймал младший лейтенант:

— Ты чего тут разлегся в грязной одежде? Вали отседова в душ.

— А, все равно подыхать, чую, здесь я не задержусь.

— Вот что – слизняк, если желаешь, можешь валить в полк, я позабочусь. Можешь не задерживаться, а вот мы с Володькой желаем задержаться на этом свете, хотя бы до конца века.

     Я поднялся, сходил в душ, переоделся, от сердца отлегло:

— То-то, тоже мне кисейная барышня, распустил нюни. Воюем с самим Сатаной, а он только и ждет, когда кто сломается.

      Так или иначе, колеса адской атомной машины крутились с бешенной скоростью и выбраться из них не было ни малейшей возможности.

      Радиация постепенно превращала меня в своего заложника. Как-то вечером, проходя по территории станции и,    в темноте не заметив открытого кем-то и не закрытого люка, я едва не влетел туда. Спасло, наверно, чудо. Случайность? Может быть. На другой день, возвращаясь вечером со станции домой, я встретил лису, приняв ее за собаку. Лиса, махнув рыжим, пушистым хвостом, скрылась под трубопроводом. Что это, глюки? Да нет, лиса, как лиса, к добру ли? Кроме всего прочего, я ударился и очень сильно в столовой ногой об арматуру, торчащую из пола, поскользнулся  на ровном месте. Что, уже глаза не ведают, куда смотрят? А может быть, с головой неладно? Правда, сии вопросы я задавал самому себе, нужно держать себя в руках. Иначе точно головой дернешься от всех атомных и не атомных аномалий.

      Во второй половине ноября работы усилились во всех подразделениях, работающих на станции, поговаривали о прибытии какого-то большого чина из Москвы. Атомщики поведали, что в начале декабря ожидается физический пуск реактора 3-го энергоблока.

     Усилился режим охраны станции, зашевелились атомщики, строители, военные, на крышах блоков появились «аисты», каждый день над территорией станции и блоками барражировал вертолет.

     В один из дней, после работы майор Чернов предложил мне съездить в Чернобыль, у него там были какие-то дела по службе, тем более ему предстоял дембель и отъезд в свою часть.

      До Чернобыля добрались за час. Городок небольшой, районного масштаба, небольшие хатки, утопающие в садах, малоэтажки, чистые улочки, никаких следов взрыва. Но именно этому городку предстоит стать черным символом 20-го века – это жертва атома, после Хиросимы и Нагасаки. Здесь – начало вырождения генов людских.

     Из Чернобыля едем в свой полк. Утром, с новым заместителей командира полка по работам на станции майором Ивановым еду на станцию. Он молчит, я в душу не лезу. Вот и станция, я иду на службу, майор – к руководству станции – доложить о прибытии.

     Сегодня Никола-бог был хмур, дела на станции идут хоть и верно, но медленно, да еще новая метла, как пометет?

     Заходим в 3-й блок. У входа – машина охотничьей дроби, упакованной в мешочки, ее привезли для свинцевания труднодоступных мест.

     Внутри блока появились гражданские строители – для возведения кирпичной стенки – защита от фона, исходящего от 4-го блока. Впрочем, это не спасет защитников чернобыльской крепости.

     Сегодня прогнулись «дозики» — на полу и на каркасах, удерживающих электросиловые кабеля, мелом отмечены места загрязнения.

      С полом решили – долбить испытанным методом – отбойными молотками, а каркасами заниматься мне. Дело осложнялось тем, что они были под потолком и нужно было автогеном срезать зараженные участки металла, не повредив при этом электрокабеля. Для этого сварщик, как обезьяна, забрался по лестнице к каркасам и, рискуя свалиться оттуда вместе со сварочным аппаратом, виртуозно выполнил свою работу. Несколько бойцов, поддерживая каркасы, сняли их и перенесли отработанное железо в контейнер. Другая группа по моей команде подняла новые, ранее подготовленные каркасы наверх и, рискуя свалиться, удерживала их, пока сварщик не приварил их на место.

       За этой-то работой нас и застал какой-то местный начальник и сделал замечание по технике безопасности.

      Вечером я узнал причину появления начальника, который нам всыпал. Оказывается, в транспортной галерее, при загрузке контейнера с отходами, сверху, этажа так с 5-го, грохнулась крышка контейнера и аккурат на голову одному «партизану», правда не нашего полка. Исход оказался летальным.

      Разбор полетов проводил новый майор:

— Вы, диспетчера-прорабы, новость уже слышали? На станции – покойник. Смотрите за своими бойцами, если будет труп, отдуваться придется мне, так что думайте – работа работой, а жизнь человека важнее. Прибором радиационного контроля не брезгуйте. Старшему лейтенанту Куковерову ежедневно представлять мне отчет в письменном виде по радиационному контролю помещений и объектов, вверенных нам для дезактивации.

      После нудной и продолжительной беседы разошлись:

— Вот тебе и новая метла, так, смотришь и заметет, вместе с мусором.

     Впрочем, наши опасения в отношении новой метлы оказались напрасными, просто новый майор относился к службе с пристрастием. Кто-же не мечтает о заветной папахе?

      С каждым часом работы на станции приобретали новое ускорение. Большинство сил полка были брошены на дезактивацию мостового крана и помещений, где он находился.

      Однажды после напряженной смены я возвращался домой. Справа на обочине огромный кран с мощной стрелой, у него съехала гусеница и он, как огромный динозавр, развернутый поперек дороги, ждал ремонтную бригаду.

На лесенке сидел водитель, обхватив голову руками, раздумывая – как же поднять такую тяжесть? Говорили, что в соседней деревне демонтируют кран большой грузоподъемности. Проблемы, проблемы…

      В целях сокращения маршрута, перешел канал водозабора по мосту и сразу же уткнулся в одноэтажное сооружение. Любопытно, что то здесь было? В помещении по центру – коридор, направо и налево проемы и пустые комнаты, в одной из них натянута проволока, а на ней – сушеная рыба. Интересно, кто ее тут развесил? Вечером спросил об этом у коменданта:

— Какая тут рыбалка, водоем и соответственно рыба прокаженные, кой-кто ловил ее ранее для рыбацкого интереса, поймают и сразу же в воду. Жрать то ее нельзя.

     Разошлись по каморкам. Раз тема рыбалки не актуальна, я перешел к более серьезной проблеме – доз. Прикинул – у меня уже около 7 рентген, поделился этим со старшим:

— Так и так, мол, доза на исходе, значит дембель на горизонте.

— Дембель, это хорошо. Только я знаю из достоверных источников, что за время нашего пребывания на станции, в полку была только одна замена и более замены не ожидается, так что наш с тобой дембель – тю-тю.

— Как это так, да ты же мне тыщу раз говорил – выберем дозу и домой.

— Говорил, но обстоятельства изменились, только не проболтайся, а то у тебя язык, как у члена союза писателей. Полк через месяц свертывают, так что дембель будет всем одновременно.

— Так что, зря пыхтели?

— Зря, не зря, а блок практически готов к пуску, есть и наша с тобой заслуга. Правда, работенка еще есть. Кстати, ты сегодня отчет майору давал?

— А то нет.

— Ну и сколько?

— Да еще с превышением. Особенно мостовой кран.

— То-то.

    Значит однозначно – дембеля не будет, доза не выбрана, замены нет, осталось только материться.

       Впрочем, у командира батальона, к которому я был приписан, были иные планы.

      На другой день меня срочно вызвали в полк. С первой машиной еду по знакомой дороге. Спрашиваю водилу:

— Сколько ходок, солдатик?

— 10

— Не густо.

— Так не каждый день на станцию езжу, то на ремонте, то еще куда, наше дело шоферское.

— На могильник пробовал ездить?

— Был один раз с грузом фоненых железяк. Технология проста – роют траншею и автокраном выгружают эти железяки и прочую заразу. Эти ребята, которые работают на могильниках, все дубаря дадут, там такая концентрация рентген, спасу нет.

— Ну, мы все когда-нибудь дубаря дадим. Что, на станции меньше кушаем?

— А правда, в Припяти новенькие «Жигули» стоят в гаражах и ухарцы туда распредвалы ездят снимать? Распредвал на рынке денег стоит, все равно добру пропадать.

— Это не дело. Во-первых — металл фонит, когда снимаешь распредвал, нахватаешься, во-вторых – повяжут, если поймают. Один придурок пытался целиком новые «Жигули» из зоны прогнать, куда там, на первом же посту остановили, поди срок мотает.

     На прощание я рекомендовал водителю чаще мыть машину, фонит, шельма:

— Да ее давно пора в могильник списать.

     Комбат был в штабе, видимо ждал меня, поздоровались:

— Значит так, старший лейтенант, ноябрь уже заканчивается, мне доложили, что доза у тебя на исходе, еще неделя и…

— И на дембель?

— Нет, сдаете свои дела на станции новому диспетчеру, а затем сдаете свой взвод лейтенанту Королеву.

— И на дембель?

— Нет, после этого принимаете транспортный взвод у лейтенанта Орлова, он в оперотделе на станции и через неделю, как и вы, прибудет в полк. Вот он то и поедет на дембель.

— Это почему ж, товарищ майор? Раз у меня появилась замена и доза практически будет выбрана, так сказать, имею все законные права.

— Права у нас имеет только Господь Бог, а мы в армии имеем права в зависимости от занимаемой должности и количества звезд на погонах. И, поскольку у тебя три маленьких и должность – взводный, выполняйте приказ.

      Я вышел из штаба. Да уж, действительно, прав тот, у кого больше прав, размечтался о дембеле. Иду в общагу.

       Дима – так звали мою смену по станции, увидев меня, чрезвычайно обрадовался. Еще бы, у него не было ни одной ходки, дембелем даже теоретически не пахло. Сегодня он пребывал в легкой эйфории, с головой у него было не все, судя по поведения, в порядке. Забегая вперед, скажу, что после Чернобыля он действительно попал в больницу. Комбат уже объявил ему о новом назначении – чему радуется, дурачок, теперь эта доза и гроша ломаного не стоит. Но разглашать военную тайну не стал о свертывании полка, не из болтливых, еще разболтает, салабон, разнесет по полку.

      А вдруг приказ отменят? Недаром кто-то сказал:

— Не спеши выполнять приказ, его могут отменить!

      Договорились встретиться с Димой на станции 1 декабря. Затем я отыскал лейтенанта Королева – ему я и должен сдать свой взвод.

      Это был круглолицый, краснощекий, не потрепанный жизнью и службой юноша. Но внешность обманчива. Объяснив ему суть дела, о котором мне поведал комбат, получил ответ:

— Приму взвод и матчасть в строгом соответствии с формуляром.

      Сообразив, что нарвался на крутого служаку, я ретировался, надеясь на авось, и отложил дела со сдачей до 2 декабря. Мало ли, что может измениться, вдруг комбат передумает. Тут же на попутке еду на станцию, докладываю о причине вызова в полк майору Иванову. Майор озабочен:

— Да. Ничем помочь не могу, порядок есть порядок, принял должность и технику, сдай ее в полной сохранности, может все обойдется.

— Может и обойдется, товарищ майор, только комбат приказал принять транспортный взвод, а это уже 10 машин разных марок.

— Так не принимай, пока не будет в полном комплекте.

— И то правда, чего это я буду принимать? Орлову на дембель, а мне его технику собирать, нет уж, дудки.

    Никола-бог тоже приободрил. Ему то что, он – замполит, не сдавать, не принимать ничего не надо, а на нас понавесят всех кошек и собак:

— Пойдем, осмотрим новый объект, дали на закуску – здание радиационных отходов.

      Из 418-й комнаты следуем в 419-ю, перед трубопроводом, уходящим в пол нижнего этажа, табличка с надписью, а перед ней – бутылка из-под молока с двумя увядшими цветами – на этом месте погиб оператор станции в момент взрыва. Остановились на минуту. Никола-бог говорит:

— Вот первая жертва аварии, сколько еще жертв, никто не знает, мы тоже жертвы, может кто-нибудь спасибо скажет и нам:

— Спасибо.

     Оглянулись. Рядом в 10 шагах стоял замполит Николиного батальона – здоровенный майор.

— Почему честь майору не отдаете? – смеется. Сегодня он в отличном настроении. Дела по службе идут хорошо, батальон держит первое место в соревновании подразделений полка, значит командование батальона хорошо несет службу:

— Вот, господа офицеры, а я ведь только что совершил подвиг.

— Может на орден потянете, товарищ майор?

— Да, орден святого Иннокентия мне точно дадут – японцы.

— Почему они?

— Да я только что их от смерти спас, они на автобусе на станцию заехали, да сдуру зацепились крышей за воздушку, кто-то бросил кабель, да низковато. Вот я их и спас, сами-то бояться выходить из автобуса. Руками кабель поднял чуть ли не до неба.

— Будешь бояться, они-то, как раз, и битые атомом, знают, что это за зверь.

     Взбодрив нас, майор ушел по делам. Мы с разговорами зашли в воздушную галерею, соединяющую 3-й энергоблок со зданием радиационных отходов. Слева по ходу проверяла состояние оборудования в одном из отсеков женщина – оператор станции.

      Это обстоятельство чрезвычайно нас удивило – как же так, еще не закончены все работы по дезактивации, а тут?

     Впрочем, удивляться было нечему, раз через неделю запускали реактор, нужно было проверять работу всех систем, вот и проверяли.

     В конце воздушной галереи мрачное помещение бункера отходов, тусклый дежурный свет, вот емкость – огромная бочка. Куда, видимо, и сливались жидкие отходы. Гробовая тишина.  Где-то капает вода, то ли дождевая просочилась, то ли технологическая.

     Спустились в энергетический отсек, замерили уровни электродвигателей, они перекачивали отходы и имели, судя по размерам, большую мощность:

— Нужно менять, дезактивации не подлежат.

     Вошли в другие отсеки, там уровни были более-менее нормальные. В течении недели можно было подготовить и это здание к работе, то есть сбить фон до нормального уровня.

     Идем обратно, звук собственных шагов усиливается эхом. Сатана, наверное, недоволен, что в его подземелье кто-то шастает.

     По пути следования подобрали чистое помещение для штаба и отдыха, здесь же будет инструменталка, чтобы не гонять людей из 3-го блока по галерее. Кроме того, не завершены работы по дезактивации мостового крана в 3-м блоке, идем туда. По лестнице поднимаемся на этаж выше 418-й комнаты, ее уже красят маляры. А вот помещение, где находится мостовой кран. На крановом пролете наши, ползая по балке, проводят работы. Я говорю Николе-богу:

— Долго им тут ковыряться, не лучше ли заменить кран?

— Заменить, говоришь, а знаешь, сколько весит эта махина? Сотни тонн, вот задача – как и чем ее приподнять? Кран такой грузоподъемности сюда не затащишь, нужно снимать крышу блока и верхние этажи, а вертолетов подобной грузоподъемности просто нет. Так что выход один – драить и долбить до тех пор, пока металл и бетон не перестанут фонить.

— Да пока они перестанут фонить, наши воины перестанут дышать.

— Такой вариант не исключен, нас и послали сюда для того, чтобы другие люди не схватили то, что мы хватаем.

— Идиотизм, зачем запускать 3-й энергоблок? Работают 1-й и 2-й – пусть себе работают, а эту проклятую спарку надо оставить в покое, не будет толку.

— Оставить в покое, говоришь, а 4-й блок на кого бросить? Он же дышит до сих пор, а если рванет?, реакция распада неуправляемая, кто может гарантировать безопасность? Опять же надо датчики ставить, за уровнями следить, отходы по возможности выносить. А саркофаг? Его тоже со временем надо поддерживать в нормальном состоянии, а то и новый строить. Так что работы здесь…, а ты говоришь – закрыть. Закрыть проще простого.

— Хорошо, но 3-й блок для чего запускать? Он все равно от 4-го будет фонить, как же там будет работать обслуживающий персонал?

— Для тупых – 3-й блок – это 1 миллион киловатт, фактически и технически он исправен, запустят на днях реактор, проверят и под нагрузку. Украине электричество необходимо, когда еще введут новые мощности взамен Чернобыльской АЭС?

— Да, а если 3-й блок при запуске рванет?

— Рванет, значит на небеса взлетим, смертники мы.

      На улице было холодно. Навстречу нам двигалась делегация, состоящая не менее, чем из 30-ти человек, в направлении недостроенных блоков:

— Кто это, не шпионы ли?

— Какие там шпионы. Говорили, что будет консилиум – решать вопрос целесообразности продолжения строительства недостроенных энергоблоков, деньги то угрохали, а толку никакого.

— Ну, болтать и наполеоновские планы строить у нас каждый горазд, а вот выполнить конкретную, пусть небольшую задачу… Я думаю, на этой проклятой земле больше никто ничего не построит.

     На другой день я, уже один, зашел в бункер, утром старший завел туда команду для съема зараженных электродвигателей и велел мне проверить.

    По лесенке-трапу спустился в энергетический отсек. Несколько человек с помощью ломов тщетно пытались поднять двигатель с анкеров. Мой приход воинов обрадовал:

— Никола, можешь ты подскажешь, как его сдвинуть? Тяжелый, гад.

— А как же пирамиду Хеопса в Древнем Египте поднимали? У них кранов не было. Думаю, что надо соорудить козлы, а через них всему миру известным приспособлением – рычагом-вагой… Главное, чтобы опора была.

— Дело говорит старший.

    После необходимых манипуляций, с выкриками – «раз-два, взяли», двигатель был снят и пришвартован к стенке. Сели перекурить, после чего взялись за второй электродвигатель.

     И только один «партизан» — маленький, нахохлившийся, как больной голубь, сидел недвижим. Я подошел к нему:

— Чего пригорюнился?

— Тяжело мне, чую, не выдюжить.

— Для начала надень лепесток, а потом пойдем наверх, там почище.

— Лепесток – мертвому припарка, сдохнем мы тут, я – первый…

— Если сложим крылья, то сдохнем, ну-ка, выше голову, скоро дембель!

— А что, правда?

— Правда, правда, скоро все домой едем.

     Из отсека я вышел помолодевшим – как-никак, одному человеку вернул надежду. Бог даст, оклемается.

     Последние дни на станции прошли в беготне. Атомщики готовились к пуску, нагружая нас до предела. То там, то здесь, выполнялись «доделочные» работы. Напоследок зашел в зал управления 3-м энергоблоком. Несколько атомщиков в белых одеждах склонились над пультом. Пуск реактора после длительного простоя требовал повышенного внимания.

     1 декабря прибыл новый диспетчер – Дима и, сразу же, суетясь, буквально забросал меня вопросами. Вспомнилось, как сам первый день блуждал впотьмах.

     Двинулись по лабиринтам 3-го блока по нахоженным путям, я шел впереди, Дима чуть сзади. Конфигурация помещений изобиловала поворотами. На одном мой сменщик потерял меня из виду. Через несколько секунд я, обнаружив, что его нет рядом, вернулся обратно. Он вертелся в нескольких шагах, как карась на сковородке, тщетно пытаясь установить свое местонахождение и при этом был чрезвычайно напуган:

— Ты чего дрожишь, волков здесь нет?

— Я, я, я думал, что ты меня специально тут бросил.

— Да ты что, парень, в своем уме? Я не Иван Сусанин, хотя и родился в Костромской области, в дебри тебя заводить. Смотри и запоминай, завтра тебя никто здесь водить не будет, ты должен команды водить и знать обстановку.

-Так нужно время, чтобы это все изучить и освоить.

— Времени нам с тобой не предусмотрено, здесь аврал, реактор на дню запускают.

— А если взорвется?

— Не взорвется, товарищи ученые об этом позаботятся.

— Извини, но товарищи ученые позаботились, а 4-й блок взлетел.

— Ученые тут не при чем, виноваты в основном эксплуатационники – нечего эксперименты проводить на таком сложнейшем объекте.

— А еще я слышал, изобрели роботы-манипуляторы, что-то вроде луноходов.

— Изобрели то изобрели, только попробуй, прогони их по этим лабиринтам да лестницам. А как этот луноход, скажем, на потолок загнать? Но лично я этих роботов здесь не наблюдал.

— А средства защиты?

— Средства защиты имеются, скажем противогазы. А ты попробуй, побегай в них смену – я посмотрю, что от тебя останется. Тут в лепестке то нечем дышать, мне порой кажется, что я в нем родился.

— А препараты от радиации?

— Препараты есть, только что от них толку – альфа-облучение не поддается таблеткам, а бэта-облучение попадает в организм с воздухом, с водой, пищей, да там и оседает, начинаются изменения в крови, а кровь меняет системы организма, не в лучшую сторону понятно.

— И что делать?

— Как можно меньше соприкасаться с этой заразой.

    За разговорами дошли до штаба, я знакомлю Диму с младшим лейтенантом. Никола-бог молчал, чувствовалось, что он не желает менять диспетчера, да только наши желания…

     Попрощались. Я вышел из блока, прошел мимо саркофага. Ну что, прощай, монстр. Мне в полк, тебе стоять здесь вечно, пока сменщик не прибудет, то бишь новый саркофаг не построят, более надежный. А возможно, когда-нибудь здесь будет курган-музей со стелой – «Здесь были…».

       Что-то меня не туда заносит, хватит дразнить судьбу. Иду в каморку, собираю вещи, зашел попрощаться с комендантом:

— Ну, друзья-шахтеры, отслужил, в полк еду.

— Пошли, сфотографируемся на фоне станции, у меня фотоаппарат припрятан.

— Да нет, что-то на душе не спокойно.

— Как хочешь, будешь в Донецке…

— Уж лучше вы к нам.

      Глава 3

     Вечером был в полку. Выбросив ненавистный лепесток в контейнер около КПП, для себя уяснил – служба продолжается, поменьше сентиментов. В общаге шла обычная непутевая жизнь. В комнате коменданта – прапорщика Панченко, пили чай:

— Принимай новобранца.

— Знаю, знаю, диспетчера кто ж не знает.

— Куда мне?

— В 15-ю комнату, там Дима, который тебя сменил, кровать освободил, бери бельишко и туда.

   В 15-й гуляла братва – у одного «партизана» был день рождения, по этому поводу пили горилку.

    Я бочком, дабы не мешать празднованию, пробрался к свободной кровати, переоделся и прилег.

     Разгоряченный горилкой, именинник пропел гнусненьким голоском частушку, при этом утверждал, что сочинил ее сам лично:

                                     « Если слон стоит, как тополь,

                                        И прохода не дает,

                                        Приезжайте к нам в Чернополь,

                                        Через месяц – все пройдет.»

     Братва нестройными голосами подвывала:

                        « Пей вино и все пройдет, как белых яблонь дым,

                           Все бы в жизни мы отдали за стакан вина.»

      Окрыленный успехом в сочинительстве, именинник пропел еще одну частушку:

                                         « Если хочешь быть отцом,

                                            Замотай себя свинцом.»

      Братва просто каталась по полу от смеха. Далее начались рассказы и небылицы о похождениях на гражданке по бабам, с подробностями и смакованием. Потом играли в козла.

      Как ни странно, эти песни и пьяный бред действовали на меня положительно.

      Утром, часов в 5-ть, меня разбудил один из соседей по комнате:

— Земляк, выпить не осталось?

— Откуда, вчера все приговорили.

— У, вчера и нажрались, только вот сегодня мне дурно…

     Мужику действительно было не хорошо. Проснулись остальные участники празднования, навели порядок.

     Идем на развод. Командир полка произносит речь:

— Всем подразделениям и в первую очередь офицерскому составу усилить работы в парке техники, зампотеху полка докладывать мне лично результаты работ.

     Мне-то все ясно – полк свертывают, а техника остается здесь, впрочем это и меня касается. Сегодня 2 декабря – день встречи с лейтенантом Королевым, который должен принять у меня взвод. Идем в парк. Лейтенант говорит:

— Акты передачи взял?

— Ну, а как же – врал я отчаянно – все в полном ажуре.

    Вот и моя техника – два АРСа на колодках, как стояли, так и стоят, да и куда им деться, а вот третий АРС – на колесах, его недавно пригнали с ЭПОСа:

— Ну, тогда и приступим.

     Для начала сверили номера на машинах, далее я зачитывал позицию в формуляре, а Королев проверял фактической наличие сей детали на машине.

      На первой и второй машине все оказалось на месте, а вот на третьей, которую гоняли на ЭПОС, возникли вопросы.

      После детального осмотра идем к зампотеху батальона. Королев докладывает результаты осмотра. Вердикт зампотеха таков:

— Комплектуйте и подписывайте акты.

— Товарищ майор – взмолился я – тут такое дело, пока я был на станции, одну мою машину перегнали на ЭПОС.

— Так надо было ее передать начальнику ЭПОСа по акту.

— Когда ж передавать, если вечером приказали убыть на станцию, без меня передали.

— Как сказать, как сказать, документов нет, значит ты крайний.

     Насчет крайних в армии мне доводилось слышать и испытать на себе. Не крайние у нас, наверное, только маршалы, да и тех могут на пенсию отправить.

     Мне пришлось проявить чудовищную изобретательность, благо меня в полку многие знали и помогали, кто чем мог.

     На исходе третьего дня меня с Королевым вызвал комбат:

— Сдали взвод?

— В основном.

— Что значит в основном?

— Товарищ майор, что же мне, идти из-за двух торцевых ключей могильник раскапывать?

    В конце концов сдача состоялась. Королев подписал акты, я свалил груз с плеч, но радость оказалась однодневная, зато и я ученый.

    На следующий день комбат приказал принимать транспортный взвод, у него де лейтенант Орлов на чемодане:

— Есть, товарищ майор, но если не будет комплекта техники, я взвод не приму.

     Комбат отыгрался дежурной фразой:

— Ну, это мы еще посмотрим.

     Три дня прошли, как три минуты. Ситуация повторилась, я акты не подписал, а Орлов остался без дембеля.

     В результате многие от меня отвернулись:

— Вот, мол, спасает свою шкуру, товарища подставил.

    Проще все было отправить в могильник, так нет…

    Перевалило за середину декабря, я исправно нес службу. Все уже были понаслышены о всеобщем дембеле.

     В один из дней в мою комнату буквально ворвался Никола-бог:

— Все, ша, работы на станции завершены!

— Ну, а мы тут…

— Ты дембельскую форму приготовил? Я раздобыл, афганскую.

— Нужна мне она.

      На следующий день командир полка объявил о завершении работ на станции, многие получили почетные грамоты, благодарности, получил и я.

      В клубе развернули книжную продажу, мне достался двухтомник Гюго «Отверженные» и книжка Бажова «Малахитовая шкатулка».

    Служба шла у всех в полку, тихо и мирно, на станцию больше никто не ездил. Как-то меня вызвали в медсанчасть:

— Едете в Чернобыль, у вас больше 30-ти ходок, надо провериться на предмет внутреннего облучения.

Значит не отпускает меня Сатана. Едем по знакомым дорогам на медицинском УАЗике, вот и знакомый городок. Останавливаемся у здания комендатуры. Здесь, на первом этаже, установлена барокамера. Врач велит раздеться полностью. Ложусь. Замеряется внутренняя доза, то есть сколько я сам излучаю рентген. Я свечусь на 0,039 бэр, суммарная доза – 8,37 бэр.

     Врач напоследок утешил:

— Жить будешь, но жизни не будет.

    Едем обратно, на душе звериная тоска. Что ж, Сатана, ты своего добился.

В полку сегодня выдают денежное довольствие – 100 рублей новыми червонцами, справки в бухгалтерию по месту работы. Забегая вперед, я получил на работе в Ленинграде – 1002 рубля.

     Последние дни службы прошли в дембельской суете. Больше никто меня не доставал, служба практически завершилась..

     Предпоследний день. Командир полка объявляет о предстоящем убытии. Нам выдают военные билеты и предписания, где указано, что мы являемся участниками ликвидации последствий аварии на ЧАЭС с отметкой времени участия и дозы облучения.

     Дозиметристы проверяют одежду. Многим, в том числе и мне, ставят кресты мелом – не соответствует норме. «Крестоносцы» хлопают одежду палками, выбивая радиоактивную пыль.

      Последний день в полку. Построение. Командир полка произносит последнюю речь. В последний раз проходим перед трибуной. А вот и грузовики, ни них закрытые тенты. Оркестр грянул «Славянку». Машины тронулись. Через час были у какого-то железнодорожного полустанка, перегружаемся в вагоны эшелона. Поезд трогается с места. Прощай, Чернобыль. В вагоне шумно, все в приподнятом настроении. Я, уединившись на второй полке, пишу «Балладу о Чернобыле»:

                                    « В декабре погода злится,

                                       Выпал снег, земля бела,

                                       Подобрели наши лица –

                                       Сдать служебные дела.

                                       Ждут команду – по вагонам

                                       Ликвидаторы войны,

                                        С честью выбрались из зоны,

                                        Побывав у Сатаны.

                                        В соответствии с приказом

                                        Загрузился батальон,

                                        Путь свободен, вздрогнул разом

                                        Специальный эшелон.

                                        По японским постулатам

                                        В год Дракона иль Быка

                                        Укрощали мирный атом

                                        Мы с тобой на АБК.

                                        Нам декабрьские морозы,

                                        Что целительный бальзам,

                                        Веселей стучи, колеса,

                                        Нет работы тормозам.

                                        Если ж атомы-паршивцы

                                        Заломают нам хребты,

                                        Пусть помянут сослуживцы

                                        За стаканом бормоты.

                                        Насобачусь до потыки

                                        Бормотухи грошевой,

                                        Нас отыщут в Красной Книге,

                                        Кто останется живой.»

     В Москве – первая короткая остановка. Снова в путь. А вот и Колпино. Выходим из вагонов и скопом идем к воинской части. Здесь совсем недавно я гадал – куда и зачем едем?

     Построение. Суматоха. Переодевание в гражданку. Прощание с товарищами по службе. Мы с Валерой идем к электричке. Холодно, у меня мерзнут руки. Валера отдает мне свои перчатки:

— Они, хоть и фоненые, но до дома согреешься.

     Мой товарищ, с которым мы совсем недавно выпивали в подворотне, крайне удручен – у него обнаружили плохую кровь.

     А вот и метро. Ему – в Веселый Поселок, мне в другую сторону.

     Больше с Валеркой мы не встречались, след его где-то затерялся.

     1 – 16 августа 1998 г.