Алексей КРИВЦОВ — Фотография передает правду момента

— Алексей, искусство фотографии можно назвать «искусством настоящего»?

— Я много размышляю над вопросом: в чем философское зерно фотографии. Очень много споров об этом. Каким искусством её назвать? Вторичным, идущим после живописи? Или…

Раньше фотография не считалась искусством. Она воспринималась неким документированием… И только постепенно, выявляя свою идеологию, концептуальность, художественную ценность фотография заняло свое место среди других искусств. Об этом не пишут впрямую. Но если почитать мемуары, хорошие книги о старых мастерах-фотографах, там можно что-то для себя почерпнуть.

Например, недавно я знакомился с мыслями очень известного фотографа Уокера Эванса. Он снимал на пленку, на стеклянные пластины и славился тем, что умел доводить до совершенства свой снимок на всех этапах. При продумывании кадра, при съемке, печати, кадрировании… Использовал приемы маскирования и прочее. В итоге он получал снимок, как произведение искусства. Уникальный снимок.

Смысл им написанного таков: фотоаппарат нужен фотографу для того, чтобы передать жизнь и квинтэссенцию объекта. Не зависимо от того, что он снимает – блистающую сталь или трепещущую плоть. Этим много сказано. Как я для себя понял — речь идет об образности работы.

Я в свое время увлекался графикой, прочитал много книг о художниках — меня всегда это привлекало. И, как мне кажется, я нашел главный принцип работы художника.

Это обобщение. Художник обобщает. Портретируя человека совершенно не обязательно изображать прыщик на его щеке. Художник должен создать некий психологический портрет. Он должен почувствовать внутренний мир портретируемого и в каком-то обобщенном образе передать его личность.

Что такое фотография? Фотография передает правду момента.

— То есть, настоящее…

— Да. То, о чем ты говоришь… Фотография передает мгновение, которое неповторимо — она этим и ценна. Но если ты сумеешь зафиксировать именно то мгновение, в котором выявлена образность модели или ситуации – ты художник. У зрителя, смотрящего на картинку, должно возникнуть желание заглянуть в предшествующее и последующие мгновения. Фотография должна быть кинематографична. Если так получается – это высший пилотаж. В таком произведении чувствуется история. И каждый в силу своей культуры, воображения, фантазии может ее придумать. Для себя. То есть, свою историю. В этом есть неоднозначность. Это делает фотографию искусством, которое без зрителя не существует.

Вот смотри — пока на твой диктофон не упадет луч света, мои зрительные анализаторы не узнают о существовании этого диктофона. То есть, я улавливаю отраженный от поверхности свет. Так и в искусстве фотографии. Пока зритель смотрит на картинку – она живет…

— Снайперу, чтобы сделать свое дело, нужно, поймав объект в прицел, задержать дыхание, на курок нажать между ударами сердца… Как в аналогичной ситуации действует фотохудожник Алексей Кривцов?

— Алексей Кривцов иногда увлекается и забывает о том, что нажимать на кнопку нужно между ударами сердца. В юности я увлекался пулевой стрельбой — стрелял из винтовки, из пистолета… даже разряд выполнил, стреляя из пистолета по силуэту. Поэтому снайперская техника мне знакома. Я знаю, что такое выдержка, точность руки, глаза и так далее… В моей нынешней работе это играет какую-то роль. Но не основную.

Когда снимаешь — особенно если объект в движении – нужно успеть увидеть и технически правильно успеть увиденное сфотографировать. Тут речь идет о моментальных решениях, когда нужно очень быстро соображать.

— Как это происходит внутри тебя? Вот перед нами ряд кадров настоящего — чайка в окне пролетела, я вожу ручкой по бумаге и так далее… Тебе нужно попасть на один кадр. Как – этот единственный и неповторимый кадр – не пропустить?

— Его нужно предвосхищать. Чувствовать.

— То есть, вот он зреет, зреет — и вдруг созрел!!!

— Да. Но мне кажется, что в это вмешивается какая-то Божественная сила. Изнутри меня. Когда я принимаю решение нажать на кнопку, я чувствую какой-то внутренний толчок. Мне как будто кем-то говорится: вот оно!

— Юрий Никулин часто рассказывал про свой внутренний голос.

— Дело в том, что когда работаешь, не слушаешь внутренний голос. Он сам проявляется в быстрых действиях. Я даже не говорю о памяти рук, о каких-то отработанных приемах. Здесь чутье…

На эту тему я размышлял более широко – возраст обязывает осмысленно работать. Пару лет назад был на каком-то перепутье. Не понимал, почему мне так плохо внутри. Хотя я многое умею, многого добился… И получается, и аудитория есть, и все замечательно… Но выросла какая-то огромная внутренняя неудовлетворенность.

И я понял, что настал момент перейти на следующую ступеньку, которая требует большей ответственности, другого мышления, более масштабного мышления, более философского подхода к работе. Художник обязан быть философом. Создавая свое произведение, он может сколько угодно ерничать на тему, будто бы он создает произведение для себя. Будто он кайфует от самого процесса. На самом деле это поза, игра слов…

Я недавно смотрел документальный фильм про Феллини, где он говорил: в моих фильмах нет никакого послания человечеству. Я их делал для себя, я делал то, что мне интересно. По-моему, это ерунда. Большой мастер, по любому, должен думать об образности. А образность – это и есть послание.

— В чем выразился твой переход на другой уровень?

— В новых фотографиях. Они стали более живые. Здесь – понимаешь — самым сложным было, не изменяя своему стилю и своей эстетике, которая сложилась до этого, найти и внести что-то новое, развивающее этот стиль.

— Кто-то помогал в этот трудный момент перестройки?

— В чем-то мне помогли старые товарищи, старые мастера, фотографы. Один из них — председатель Союза фотохудожников Анатолий Александров, он был куратором моей выставки. Он вообще является куратором большого проекта «Монохромная петербургская фотография на рубеже веков». Общается со многими авторами. Благодаря ему я понял, что фотография должна быть приближена к жизни. Хотя меня всегда тянет на какую-то аллегоричность. Мои студийные работы всегда очень лаконичны. Если это тело – оно скульптурно. Я очень люблю показывать нюансы света, чтобы картинка была одухотворенной. Чтобы не просто демонстрировала красивое тело. Я считаю, что этого недостаточно. Моя работа должна пробудить чувство. Предназначение искусства – будить чувства.

— Вернемся к вопросу о предощущении кадра. Момента…

— Здесь Божественное вмешательство. Очень сложно предполагать, что будет, что повторится… Или наоборот, никогда не повторится.

— В футболе, хоккее есть такое понятие как голевой момент. Комментаторы часто употребляют это словосочетание… Но бывает, что нападающий бьет — и не забивает…

— Хорошее сравнение.

— Вопрос: какой процент голевых моментов ты не использовал?

— Если я создаю момент – я его использую.

— Стопроцентно?

— Думаю, да… Или близко к этому. Я не очень люблю цифры статистики. В искусстве статистика вообще вредна. Вредно вмешательство цифр. Мне кажется, не нужно так мерить – на проценты. Если из большой фотосессии получился один кадр, достойный стать нетленкой – я считаю, что это достаточный КПД.

Один случай — когда не удалось — я могу вспомнить… Съемка велась на слайд. Снимал я актрису Анну Ковальчук. Двумя камерами – я чаще всего так работаю. Цифровой и пленочной.

— Даже сейчас?

— Даже сейчас… Я считаю, что я синтетический человек. Во мне легко уживаются разные форматы. А это достаточно сложно, очень многие фотографы говорят, что невозможно работать двумя форматами. Либо квадратный, либо прямоугольный – это разная философия, разная передача пространства, разное мышление и так далее… Но мне это вроде бы удается. Я очень люблю аналоговую фотографию, люблю традиционные приемы работы с пленкой. Несколько лет назад я старался все, что снимаю на цифру дублировать на слайд…

Так вот история с Анной Ковальчук… Я ее попросил двигаться. А движения всегда уникальны — трудно поймать сочетание удачных линий: когда красиво летят волосы, когда удачная посадка головы, красиво двигаются руки. У меня на слайд был сделан хороший кадр – но это был самый первый кадр пленки. И в лаборатории мне его просто загубили. Засветили половину кадра при зарядке в проявочную машину. Вот это было печально…

— Нереализованный голевой момент…

 Да. Но при этом были другие моменты. Я считаю, что нельзя зависеть только от одного голевого момента. Я стараюсь создавать атмосферу, в которой начинает происходить какая-то жизнь. И уже фрагменты этой жизни я должен не упустить. Я получаю огромное удовольствие от такого процесса. Напряжение огромно, ответственность велика. Думаю, моя энергия передается человеку, которого я снимаю. Интересный человек, который очень ценит свое время, мгновенно включается в творческий процесс, между нами возникает какое-то электричество. От этой энергии наверно можно было бы зарядить вспышки или вскипятить пару чайников. Может быть, скоро придумают, как преобразовывать творческую энергию. Но именно в такие моменты получаются неплохие фотографии, пишутся вдохновенные стихи…

— Алексей, портреты каких «интересных людей» тебе удалось сделать?

— Как правило известными и интересными людьми считают людей публичных — актеров, певиц… С удовольствием вспоминаю мое знакомство и работу с Виктором Сухоруковым. Это очень светлый, добрый, творческий человек. Доброта свойственна сильным людям. Прекрасный актер, талантливый человек, он был готов работать столько, сколько нужно. Был способен довериться и подпустить к себе очень близко. Ирония в том, что лучший кадр я сделал перед самым уходом Виктора из студии, и снимал я не на съемочной площадке, а в коридоре.

Виктор приезжал на съемки видеоклипа, был душой истории, которая разыгрывалась на площадке. Все пестрило яркими красками, музыка была очень солнечной. Герой Сухорукова буквально «отжигал» с танцующими красавицами… Я снимал видео, в эти моменты сделать фотографии просто не было возможности. Потом я понял, что это — к лучшему.

Когда совершенно измотанный Виктор переоделся и собрался уходить, он превратился в себя, прекрасного, тонкого, чуткого человека. Все это было в его лице, трогательно сложенных руках. Я сделал лучший кадр. Снимал на пленку. Все это происходило 10 лет назад. Пленочка была не самого лучшего качества, довольно зернистая, но это не помешало сделать хорошую фотографию.

— Современные материалы и технологии тебе помогают… или не очень?

— Сейчас, когда я много чего видел и сделал сам, могу с уверенностью сказать: при работе с яркой личностью, с харизматичным человеком, качество фотоматериала начинает играть «вторую» роль. Важно не упустить настроение. Момент откровения бесценен.

Подарок для фотографа, когда есть возможность поставить свет, когда есть немножко времени, чтобы продумать композицию. Чаще всего съемка происходит в жестком цейтноте, приходится пользоваться светом, который доступен, моментально принимать решения.

— Вернемся к «интересным личностям»…

— Дело в том что все интересны по-своему. И мужчины, и женщины. Девушки конечно очень интересны!

Анна Ковальчук оставила прекрасный след и в памяти, и на пленке. Я снимал эту замечательную актрису и красивую девушку для глянцевого журнала. Как только она вошла — заявила: «Я серьезная девушка!» Хорошо, что я в этом не сомневался. Через некоторое время, пока с Анной работал визажист, стало понятно, что мне предстоит снимать не только серьезную девушку, но и очаровательную, интересную, сильную женщину. Фотографии отразили сияние Анны, мне посчастливилось поработать с этой неординарной личностью.

Вообще, каждый человек, с которым я работал, оставил свой след — рассказывать можно довольно долго.

Сильные впечатления произвела съемка портрета академика Айламазяна — «Главного акушера северо-запада».

Сохранились хорошие впечатления о рождении портрета Татьяны Котеговой. Это кутюрье, замечательная дама. Очень не хотела оказаться в кадре, но в какой-то прекрасный момент, закурив сигарету, позволила сделать два снимка. Я подарил Татьяне портрет, который был «жемчужиной» на двух моих персональных выставках в Петербурге и Вильнюсе (Литва) в 2008 году.

— Какие цели ты ставишь перед собой при съемке?

— Принцип для всех фотографий один: ценность неповторимого момента, состояния… Плюс образность, обобщение. Конечно, пытаюсь почувствовать человека, настроиться на его частоту, понять, чем он интересен, чем он покоряет, в чем его харизма… Для меня очень важно сделать фотографии, на которых эта личность будет выглядеть искренне и по-новому. Известные люди часто фотографируются, но у них наряду с большим количеством хороших фото есть и приличный архив стереотипов… Шаблонность и пошлость у меня не вызывает ничего кроме тошноты.

— Как ты работаешь с ними? «Докапываешься» до их душ? И одновременно с этим выражаешь свое лицо?

— Я их уважаю! Я их люблю! Во время съемки, а, может быть, и после съемки. Наверное, самый важный рецепт создания произведения искусства в том, что художник должен открыть свое сердце. Человек, сидящий напротив тебя каким-то чудесным образом начинает это чувствовать и сам открывается. В характере отражается весь человек, именно это и нужно суметь показать.

Очень важен правильно поставленный свет. Должен возникнуть рисунок теней, которые «отрисовывают» героя. Блеск глаз, жизнь, отраженная в лице и жестах, открывают характер человека, передают его энергетику.

У профессионала-фотографа «в рукаве» всегда должны быть инструменты для создания образа. Я не имею в виду хорошую камеру или пластичную светлую оптику, хотя без этих важных вещей не обойтись. Я говорю об эстетике, стиле изображения. Я расставляю акценты, и постепенно формирую стиль картинки.

Магнетизм моей работы именно в том, что нет одинаковых ситуаций, каждая съемка начинается как бы «с чистого листа». Обожаю импровизации. В этом случае больше шансов сделать живые и настоящие фото.

— Подсказывают ли «интересные люди» что-либо во время съемки? Случались ли курьезные истории с ними? Расскажи, пожалуйста.

— Интересные люди тем и интересны, что готовы на неординарный поступок. Их поведение может не вписываться в распространенные стереотипы. Я такие моменты вспоминаю с благодарностью, ведь именно они помогают мне, как художнику.

Можешь себе представить, как 70-летний Игорь Дмитриев вдруг с ногами взбирается в дизайнерское красное кресло? Но благодаря этому у меня получается прекрасная серия портретов этого замечательного артиста.

А совсем недавно сложилась забавная ситуация, когда я работал с девушкой в Аква-студии. Понятно, что там можно работать с водой, имитировать дождь, устраивать какие-то интересные всплески и прочее… Этой зимой морозы удались, я не могу сказать, что в студии было жарко. Но мы героически работаем, обливаем девушку водой. Намокшая одежда красиво прилипает к телу, подчеркивает формы и линии. Представь на минутку себя в мокрой одежде, мурашки побегут по спине! Девушка немного скованна, не хватает эмоций, лицо «не работает» как надо. Я решаю сделать минутную паузу, и чтобы модель не мерзла, мой ассистент направляет на нее поток почти горячей воды.

И я вижу чудо! Лицо девушки расцветает улыбкой. Я начинаю снимать, эмоция не исчезает. Обычно такая улыбка мимолетна, но в тот момент она держится долго. Я делаю несколько кадров и понимаю, что причина блаженной улыбки – горячий душ. Девушке стало тепло и хорошо. Лицо мгновенно отразило все ее чувства!

Забавная история произошла с Евгением Плющенко. Сначала все было традиционно. Я снимал Евгения во время выступления, потом на тренировке. Он и Алексей Мишин шутили и пикировались, позировали на льду малого катка Юбилейного в Петербурге.

Я просил Евгения как-то необычно переплести руки, мы старались сделать и живой и в то же время отточенный кадр. Но оказалось, что самое интересное впереди. В раздевалке, чемпион предстал передо мной в трусах, болтающим с любимой девушкой по телефону… Многие папарацци за такие кадры отдали бы «пол-царства». Вполне вероятно, что нашлись бы издания, которые хорошо заплатили бы за эти фото. А я не стал снимать Евгения в тот момент. Доверие дорогого стоит. Но я был вознагражден чуть позже, когда Плющенко в чемпионской футболке (толстовке) стал обтирать лезвия своих коньков. Это была настоящая находка! Так Евгения еще никто не снимал. Курьезно это или мило, решай сам…

— Удается ли тебе учиться у «интересных людей»? Как? В чем?

— Трудолюбию, обаянию… Мне везет на хороших людей. Обо всех, с кем довелось поработать могу вспомнить только хорошее. Будет приятно, если и сам буду оставлять подобный след.

— Продолжается ли творческое общение (может быть, дружба) с ними после съемки?

— У всех плотный график, но общаться удается. Нечасто, правда. Приглашаю на мои выставки, встречаемся.

— Действует ли в тебе внутренняя цензура или какие-то ограничения? Чего ты не допускаешь в работе?

— Эпизод с Евгением Плющенко — как раз тот самый пример внутренней цензуры. Есть и другие ограничения. Часто приходится работать с обнаженной натурой, мне позируют прекрасные женщины. Они сияют красотой, сексуально притягательны. Как тут устоять? На помощь приходит моя камера и те самые ограничения. Например, я не должен касаться руками тела женщины. Чтобы получились фотографии, за которые не будет стыдно ни мне, ни модели.

— В фотошопе работаешь?

— Фотошоп – это инструмент для работы и я считаю маразмом отрицать цифровые технологии. Каждое время предлагает какие-то новые возможности для работы. Когда-то мы использовали коллоидные и серебряные химические процессы. Они не умерли и по сей день. Но сейчас удобнее работать с цифровым изображением. Другое дело – как ты к этому относишься. Если к себе как к художнику ты относишься ответственно – все твои цифровые изображения будут отображать это. Твой серьезный взгляд на жизнь.

— Как ты настраиваешься на человека? Что читаешь, узнаешь про него?

— Хороший фотограф обязан быть психологом. Без контакта с человеком не будет хорошего результата. Каким образом человек к тебе расположится? Если у него, к примеру, был какой-то негативный опыт фотографирования. 70 процентов людей считают себя не фотогеничными. И часто нужно буквально уломать, убедить человека в том, что все получится. Что все будет хорошо и не нанесет человеку какой-то вред. Нужно убедить человека в том, что неудачная, плохо напечатанная в журнале фотография не испортит его имидж. «Интересные люди» это личности, которые чего-то уже добились, что-то смогли. Они на что-то способны. На какие-то серьезные поступки. Они привыкли быть лидерами… И вдруг что-то плохо. У них же огромная планка ответственности.

— На них многие смотрят

— Да. Поэтому, по сути дела, если можно привести такую аллегорию, работа превращается в танец. В котором мы начинаем чувствовать какую-то музыку, какой-то ритм и двигаться вместе. Тогда возникает доверие и получается результат. Как в парном танце…

Я люблю снимать настоящий танец, движение, потому что вижу в этом прекрасное проявление жизни. Я фотограф жизни. Меня не привлекают мертвые объекты. Они могут передать какую-то мысль, могут нему-то научить, оставить какой-то опыт… но тяги фотографировать их — у меня нет. Я люблю фонтанирование жизни. Может быть, причина этому — мое южное происхождение. Я родился в Крыму, а Крым это солнце, море… это зелень, практически круглый год. Это красивые загорелые девушки… ну, ты понимаешь.

Приведу тебе интересный пример. Крымские вина отличаются от французских насыщенным вкусом и поэтому в Европе не пользуются популярностью. Там более аскетичный подход к еде и питью. Там не привыкли к ярким насыщенным вкусам. Крымские вина очень насыщенны, их букет концентрирован…

— Я был в массандровском дегустационном зале — помню.

— Это сравнение я могу в чем-то проецировать на свое творчество. У меня тоже очень часто возникают такие концентрированные вещи. В то же время они имеют осмысленно законченный вид. И некоторые люди их неправильно воспринимают. То есть, их считают очень выверено-холодными – я слышал о своих работах такие мнения. Хотя я в них вкладываю море чувственности.

У меня много благодарных зрителей среди женщин. Я считаю высокой оценкой своих работ, когда женщины тепло встречают фотографии обнаженной женщины. Но есть и другие мнения. И это прекрасно, что мы все неоднозначны.

— Ты фотограф жизни! С танцем мне все понятно. А скажем, стоит поэт у окна и сочиняет, или Василий Шукшин пол дня сидит на своем знаменитом холме и думает. Их жизнь проистекает внутри них. Внутренняя жизнь подчас может быть экспрессивней жизни танцора. Как передать внутренние движения души? Возможно ли это в фотографии?

— Жизнь – не обязательно танец, не обязательно бег куда-то. Процесс мышления, думания, внутреннего поиска – это тоже жизнь. На эти вещи можно посмотреть с другой точки зрения. Есть интровертность и экстравертность. Жизнь экстравертна. Она отдает. Она дарит эмоции, мысли, идеи. А, к примеру, смерть – интровертна. Она забирает…

— «Мыслитель» Огюста Родена – твой объект?

— Да, конечно. Здесь, как художник я могу воспользоваться какими-то приемами. Закономерными приемами. Усилить впечатление, ввести экспрессию. Здесь помогают законы композиции, перспективы…

Вот ты сейчас поднес руку к лицу – это твоя жизнь. Поправил очки и тем самым, сам даже этого не осознавая, ты замкнул какую-то цепочку. В них, этих цепочках, жизнь проявляется неким энергетическим образом. Не буквальным действием, а излучением определенного энергетического заряда. Если удается это передать – это большой успех.

Старые мастера учат лаконичности. Говорят: в работе не должно быть пестроты, лишних деталей, ничего отвлекающего от основного. В этом плане я спорю с ними. Современная жизнь отличается от жизни того времени, в котором они учились фотографировать и работали. Сейчас плотнее жизнь, больше скорости, больше информации.

Лаконизм бывает разный… Если в лаконичной простоте передать энергетический заряд, движение мысли, души – это будет произведением искусства. Это будет очень хорошей фотографией. В детстве на меня произвело большое впечатление высказывание Вольтера «Все жанры хороши, кроме скучного».

— Насколько твои модели – твои соавторы?

— Все — соавторы. Но я при этом — режиссер. Да, бывают замечательные подарки судьбы. Когда модель, или портретируемый человек сам что-то предлагает. Но так бывает не часто. Самый успешный путь – вовлечь человека в соавторство. Состояние творчества приносит радость любому человеку. В нем рушится защитная скорлупа и человек раскрывается. Почему политический деятель на пикнике с семьей совершенно другой, чем на трибуне? Потому что там нет рамок, которые обязывают. То же самое происходит и в сотворчестве. Когда человек становится на одну ступеньку со мной, я обязан очень бережно это сохранить, а не просто применить, как затравку.

Мы с тобой обо всем рассуждаем очень философски, а иногда все проще. Человека достаточно просто вывести из будничной ситуации, и он включается. Интересный человек обязательно проявит себя интересно. Если бы я был плохим фотографом, я бы не оценил, к примеру, выходку Игоря Дмитриева, о которой уже рассказывал. Сказал бы: ну, что вы забрались в кресло, с ногами, несолидно… Нехорошо… В вашем возрасте… А мне это показалось, наоборот, потрясающим. Настолько живым был этот человек…

— В чем суть фотографии ню? Чем она отличаются от эротической?

— Эротическую фотографию можно расценить, как некий призыв. А фотография ню не обязательно эротическая. У меня много именно таких работ. Я восхищаюсь красотой тела. Поэтизирую его…

«Ню» от французского слова. Точно не скажу от какого. По-русски изображение обнаженного тела всегда называлось акт. В самом этом слове уже имеется некое определение. Акт, как действо. В ню нет призыва к действию. В ню есть призыв к восхищению. Но каждый воспринимает увиденное, в меру своей культуры. Для кого-то слегка приподнятая юбка – уже призыв к действию. Хотя в юбке больше эротики – тут начинается игра воображения, запускаются другие механизмы восприятия. Для некоторых, малый участок обнаженного женского тела – однозначно эротика. Но когда балерина в прыжке летит обнаженной, то чаще всего — это не эротика. Мне так кажется. Возвышенное восприятие обнаженной натуры вне эротики.

— Как в классической живописи.

— Да. В конце концов, мир из мужчин и женщин. Мы так созданы. Половые инстинкты – это огромная радость нашей жизни. Художники с удовольствием изображают то, что их радует.

— Тебе приходится гасить инстинкты пола? И, к примеру, воспринимать женщину, как цветок? К нему ведь не может возникнуть сексуального чувства…

— Думаю, здесь все индивидуально. Каждый художник проходит свое созревание, приобретает свой жизненный опыт. Который и отражается в его работах… Один пожилой уже фотограф, как-то показал мне свою обнажонку. Я не постеснялся сказать, что его подход мне не близок. На это он совершенно не обиделся и ответил: ну, мы же с тобой слушали разные песни, смотрели разные фильмы, читали разные книжки… Поэтому у нас и работы разные. Кому-то нужно подавлять в себе сексуальные инстинкты, кому-то нет. Или даже, наоборот, проявлять их, чтобы сделать яркую картинку. У каждого свой путь.

Камера в руках мне позволяет абстрагироваться. Когда я работаю, сексуального влечения не возникает. Я фотограф и моя задача сделать хорошую фотографию. Обнаженную модель я воспринимаю подарком судьбы. И я должен соответствовать этому.

— Я учился в Академии художеств, шесть лет рисовал «обнажонку». В каждый изгиб женского тела вглядывался не один раз. Но так и не вгляделся. У тебя также?

— Да… Я отношусь к этому, как к ценности. В этом отношении мой взгляд не замыливается.

— Нарисуй, пожалуйста, свое самое яркое фотографическое представление о жизни.

— Вопрос не простой…

— Во-первых, что это? И уже во вторых — как это выглядит?

 И заодно определить — в чем смысл жизни…

Смысл жизни в совершенствовании своей души и приближении к Богу. Это единственный достойный путь. Мне хотелось бы суметь осмысленно делать великие фотографии… Быть орудием Божественных сил – прекрасно. От этого можно получить радость и ощутить счастье. От того, что именно твоими руками создается что-то достойное.

Но как это происходит, я не знаю. Если рождение произведения искусства мной осмысливается – счастья больше многократно. Если удастся сделать такие ценные вещи, которые принесут радость мне, сделают чью-то жизнь светлее и интереснее… смогут вдохновить людей – будет замечательно.

Мне важен и процесс, и результат. Я не провожу время в студии, любуясь обнаженными девочками. Я чувствую меру своей ответственности и пытаюсь отвечать на вопрос: для чего я работаю. Как профессионал я моделирую ситуацию. В лесу я должен почувствовать, где растут грибы, и идти именно туда. Настоящий грибник знает все места. И успевает собрать лукошко до того, как в лес придут другие грибники…

— Как ты настраиваешься на работу? Вот ты проснулся, встал, у тебя сегодня сессия – как ты к ней готовишься?

— Чаще всего я пребываю в состоянии, в которое лучше никому не влезать. Я действительно настраиваюсь и не люблю, когда меня что-то отвлекает. Настраиваться я начинаю заранее… Я очень люблю импровизацию. Это для меня, как джаз… То есть, на какой-то основной мелодии, я могу строить разные воздушные замки.

Но чтобы работать с человеком, его необходимо направлять в нужную сторону. Когда актер чувствует, что режиссер не знает, что делать – это крах. Модель на съемочной площадке должна понимать, что ты ею управляешь. Тогда будет толк. Чтобы знать, как управлять – нужно к этому подготовиться. Нужно понимать, что ты хочешь сделать. Нужно суметь настроиться на конкретную задачу, на конкретную модель. Помнишь замечательные слова о том, что гениальность – это небольшая доля таланта и много труда. Скорее всего — это так. К съемке нужно готовиться и психологически и информативно.

— Есть определенные методики: медитации, очищающие молитвы, диеты…

— Медитация мне еще предстоит… Благодаря жене, я многое узнал об этом. И об огромном потенциале человека. Я недавно посмотрел совершенно потрясающий фильм о Николае Тесла, который неизвестно откуда брал свои изобретения. Я жду от жизни не менее интересных подарков.

— Скульпторам нужна особая чувствительность рук, мочек пальцев, чтобы чувствовать глину. Тебе, как я понимаю, требуется особая чувствительность взгляда. Фотографическая зоркость. Как ты тренируешь свой глаз?

— Здесь дело даже не в самом зрении. Дело в настройке чуткости. Это из другой области. Я себя сравниваю с антенной. Я должен уловить колебания, вибрации, которые идут от человека. Каждый человек очень интересен. Каждый по-своему. Я считаю неправильным использовать человека только, как модель. Самая главная ценность и сложность проявить индивидуальность человека. Если удается – это помогает мне, как автору – я получаю уникальную работу, не повторяющую работ никаких, пусть даже очень хороших фотографов.

— Для «художника жизни» нет статики – все движется… Но жизнь многослойна. На каком слое фокусируется твой художественный интерес? В каждом конкретном случае?

— Спасибо за такой вопрос. Об этом можно говорить бесконечно… О проявлениях жизни в общем, или во фрагментах. Нужно обладать гибким мышлением, чтобы на объект съемки суметь заглядывать с разных сторон. Чтобы суметь найти и вычленить из общей картины ее квинтэссенцию, то о чем говорил Уокер Эванс. То, что характеризует блистающую сталь или трепещущую плоть.

Конечно, в начале съемки я ставлю перед собой какую-то задачу. И есть разные способы ее решения. Чем, к примеру, мне нравится фотошоп – там нет догм. Там можно придумать свои алгоритмы решения изобразительной задачи. Так и во время сессии. Чем разнообразней я сумею посмотреть на свою натуру, тем лучший я художник. Взгляд нужно все время тренировать, и я думаю, что мне предстоит еще очень многому научиться. Вся наша жизнь – это какая-то учеба. Какой-то путь совершенствования. Я еще очень многого не умею. И поэтому, мне очень радостно, когда получается то, что не удалось сделать вчера. Это очень стимулирует, вдохновляет…

— Когда ты видишь художественную ситуацию, как ты ее кадрируешь, определяешь границы?

— Должно быть чутье. С линейкой подходить к этой задаче глупо. Много зависит от конкретики, мы возвращается к вопросу о моментальности принятия решения. Вот в твоем окне я вижу трубу, из которой идет дым. Дым идет именно в эту сторону, не в другую. Значит, кадр я буду строить так, чтобы композиционно это было оправдано. Если основным объектом я хочу видеть трубу, то выстрою кадр так, чтобы она доминировала. Чтобы внимание зрителя было привлечено именно к ней.

Я должен режиссировать картинку, задавать направление движения взгляда зрителя. Чтобы он пришел к тому объекту, о котором я хочу сказать. И не запутался в каких-то там хитросплетениях моей творческой, свободной мысли. Не отвлекся на какие-то второстепенные детали.

А вот пролетела чайка. Она тоже может быть тем самым главным объектом. Под нее я выстрою кадр иначе. Но может — и не быть. Тогда в композиции с трубой нужно найти её место. Она способна уравновесить композицию. И я могу со взведенной камерой ждать эту чайку сколько потребуется. Если она не появится – значит не судьба. Съемка, это не рыбалка – это осмысленная охота.

— Всегда ли для выражения человеческого характера нужно фотографировать глаза.

— Я думаю, что не всегда. Спина, к примеру, может также сказать о многом.

— Говорят: глаза – зеркало души

— Тут другое. Когда мы видим глаза – мы видим личность. Индивидуальность. Когда мы видим спину – мы ощущаем замысел. Спина становится компонентом образа, который ты хочешь показать. Спина способна помочь создать настроение… А вдруг эта спина тако-о-й красоты… что доставляет удовольствие просто на нее смотреть…

— А глаза тусклые и блеклые от жизненных неурядиц…

— Ну, иногда хочется снять и такие глаза… А иногда возникает желание показать спину. Мне довелось не однажды работать с балеринами, у которых очень красивые спины. Замечательные линии. Но нужно интересно их снять, поймать рисунок света и тени, задумать композицию…

Многие считают, что произведение художника – это его автопортрет. Если посмотреть с этой точки зрения, то задача становится еще серьезнее. Картинка должна передавать жизненную позицию художника. Это невероятно трудно.

— Нам в Академии говорили: рисуя модель — вы рисуете себя. И действительно — в портретах узнавались их авторы.

— В фотоискусстве – то же самое. Но не нужно в фотографии искать отражения лица фотографа. В фотографии отражается его сущность. Невидимая сущность. Кто-то снимает расчлененные тела, а кому-то это неинтересно.

— Ты пробовал делать свои автопортреты? Фотоавтопортреты?

— Себя я фотографировал только для документов, или для Интернета. Просто чтобы показать свое изображение людям, а так, чтобы задуматься об этом, как художник, пока не случалось.

— Такой общий вопрос: как творит художник?

— Художник творит не кистями, не красками, не тушью, не фотовспышками, не реактивами… Художник рисует энергией. Каждое произведение – это какой-то энергетический заряд. Столп света… А зрителю, чтобы понять нужно раскодировать произведение. Он может и не понять, если находится на какой-то другой частоте.

— Почему после двух часов пребывания на выставке – неважно какой, классической живописи или фотографий – чувствуешь себя совершенно обессиленным?

— Вытягивает энергию пошлость, не интересные работы. Тоже может происходить при просмотре некоторых телевизионных шоу. Когда не находишь того, что соответствует твоим жизненным или визуальным ценностям… Разочарование вытягивает энергию.

Но тут еще другое. Зритель всегда тратит энергию на то, чтобы понять или воспринять произведение искусства. Сколько художник смотрел на свою картину – месяцы, годы. А зритель минуты, ну может быть, часы. И за это малое время он должен разгадать замысел художника. Естественно, на это тратится много энергии…

Тоже происходит и в концертном зале. На балете, во время оперы. Я ценю классический балет, но по экспрессии мне ближе неоклассика, балет-модерн. Недавно приезжала американская труппа – балет Эвана Элли, вот там мы с женой получили удовольствие. Там и танцоры замечательные и режиссура.

Обидно когда актер, танцор хорошо выполняет свою работу, но по неумелости режиссера она не становится камнем большого здания, и лежит отдельным кирпичом. На который кто-нибудь еще и грязное ведро поставит. От этого становится грустно.

Должно быть наоборот. Ведь то вдохновение и тот прилив радости, который производит в нас произведение искусства, повышает уровень нашей энергии. И мы становимся способными творить какие-то более сложные вещи. Открываются более широкие горизонты для восприятия новой информации, повышается потенциал для действия.

Еще раз подчеркиваю — все сводится к энергии. Поэтому, я и стремлюсь к чувственности картинок. Чтобы, по аналогии с музыкой, начали звучать струны, которые задевают души, которые заставляют быть небезразличными. Чтобы человек не просто оценивал композицию, совершенство формы модели и другие составляющие фотографии, но чтобы в его душе возникала какая-то положительная творческая вибрация.

— Спасибо тебе и удачи во всём!

Беседовал Владимир Хохлев

Интервью опубликовано в журнале «БЕГ» №10, 2010 г.

О спикере:

Алексей Борисович Кривцов

Родился 10 марта 1966 года в Симферополе.

Окончил Ленинградский Институт Киноинженеров (1990 г.) и Московский Факультет фотожурналистики при конфедерации журналистских союзов (1993 г.)

Член Союза художников России (IFA) и Союза Фотохудожников России.

Участник многочисленных персональных и совместных выставок. Обладатель звания «Мастер» в номинации «искусство фотографии» фестиваля современного искусства «Мастер Класс» (Санкт-Петербург), 9-ти дипломов и поощрительных премий международного конкурса профессиональных фотографов IPA 2007 International Photography Awards (Los Angeles , US).

Победитель международного конкурса эротической фотографии, учрежденном Издательским Домом Родионова и журналом Moulin Rouge. Интервью и публикация работ из серии «Рожденная из пены» в журнале MAXIM (London), публикации в журналах FHM, Медведь, ELLE.

Участник международного проекта «Чувственный мир» (Sensual World — «1001 MASTERS OF EROTIC PHOTOGRAPHY», Publish viewing Higl & Zillner GbR), объединившего произведения лучших фотохудожников из 50 стран мира.

Издательством «Publish viewing Higl & Zillner GbR» номинирован на звание «Мастер эротической фотографии».

Сотрудничает с издательствами, журналами, рекламными агентствами России, Германии, Великобритании, США, Бразилии, Нидерландов, Латвии, Испании.

 

 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *