ДОЧЬ РЕЗИДЕНТА И КОЛДУНЬИ

 Часто дети идут дорогой, вымощенной родителями.

Используют достижения отца и/или матери, наработанный ими социальный статус и свою собственную карьеру начинают не «с ровного места». Благодаря родительской подсказке, а то и прямой поддержке, человек может добиться очень многого.

Но есть дети, живущие «от обратного».

Они ищут свой путь, и идут им, несмотря на внешние и внутренние трудности. Преодолевая препятствия и опасности.

Один из таких людей – мой сегодняшний собеседник.

 

— Нина Марковна, проницательный читатель, конечно, догадается, почему вы сфотографированы со спины, ваше имя изменено, и мы не называем силового ведомства, резидентом которого в Европе долгие годы был ваш высокопоставленный отец. Но неужели все так серьезно? Вы ведь не резидент… Всего лишь дочь резидента…

— Ну и что… Дети разведчиков тоже владеют «опасной» информацией. Опасной, как для себя, так и для союзников-противников… Как говорят: «он слишком много знал»… «Знал» не обязательно государственные секреты или агентурные сведения. Информация из внутреннего мира семьи, сведения о характере человека, его повадках, привычках, «особых приметах» имеет не меньшую ценность. Помните наезд Мюллера на Биттнера в известном фильме: «Это не мелочи! Это совсем не мелочи…»

Срока секретности для резидентов, работников разведок и других спецслужб не существует. Ни для них самих, ни для их потомков. Все личные и служебные сведения являются секретными всегда. Таких людей даже хоронят на определенных кладбищах, в определенных местах, всех вместе. И о смерти их не сообщают как можно дольше… ну, насколько могут выдержать родственники. Во всяком случае, с них берется подписка не разглашать сведения о месте, времени кончины засекреченного человека. Иногда нужно чтобы для внешних, так сказать, оппонентов умерший человек продолжал считаться действующим. Его даже могут разыскивать…

 

— Спасибо, разъяснили… Тогда приступим к делу. Что вы унаследовали от отца?

— Унаследовала лицо, глаза, характер… и, пожалуй, бескомпромиссность. Он никогда не шел ни на какие компромиссы и никогда не служил начальству. Что, в общем-то, являлось характерной чертой работников советских спецслужб. Он служил России… Нашу страну он всегда называл Россией и никогда — Советским союзом. Это я тоже унаследовала от отца.

 

— А кем была ваша мать?

— По профессии она была военным переводчиком. Обладала большим талантом к языку, во время войны находилась в действующей армии, в разведывательной службе, правда недолгое время. Потом она училась, закончила военный институт иностранных языков. Потом преподавала в Академии того самого ведомства, где служил отец. Там они и познакомились. Она была его учительницей иностранного языка.

 

— А ее, так называемые, сверхъестественные способности — как и когда проявились?

— Они не проявлялись долго, практически до пожилого возраста. Хотя, с раннего детства я замечала, что если она желала кому-нибудь зла, или просто на кого-то сердилась, то этому человеку становилось очень плохо. И мне тоже. Я всегда ее боялась. Отпуска у родителей случались не каждый год и меня отвозили на лето к бабушкам и дедушкам, которые жили в Крыму. И вот, живя там, я очень боялась, что родители приедут и меня оттуда заберут. Когда за мной приезжали, я кричала: бабушка, бабушка не отдавай меня. Я не хочу ехать с ними. Это из-за мамы. И такими отношения остались на всю жизнь. А способности у нее проявились тогда, когда появилось море оккультной литературы, и она стала ее читать. Она что-то в себе обнаружила, пошла обучаться в какие-то школы. И научилась. Сейчас она в весьма преклонном возрасте, но своего занятия не оставляет. Очевидно, получает от колдовства удовольствие.      

 

— Почему вы не пошли по стопам отца или матери?

— Отец по своим стопам меня и не звал. Сначала он хотел, чтобы я была астрономом. Ему очень нравилось звездное небо, он увлекался астрономией, много об этом читал, отдал меня в астрономический кружок при Московском планетарии. Потом я ходила на занятия в Астрономический институт при Университете и у меня даже был диплом астронома. Диплом среднего образования. Но я не хотела идти в астрономию, потому что это требовало изучения физики, которую я ненавидела.

У меня всегда была склонность к гуманитарным наукам. История, литература, язык… С трех лет меня учили французскому языку — была преподавательница француженка. В три года я научилась читать по-русски. Первая прочитанная книга была «Гиперболоид инженера Гарина». Родители были изумлены, решили, что я сдвинулась по фазе и повели меня к психиатру. Психиатр им посоветовал открыто не оставлять не подходящих для ребенка книг и покупать мне детскую литературу. До одиннадцати лет я прочла всю районную детскую библиотеку. Всю до единой книги, мне даже грамоту выдали.

 

— Род деятельности отца был вам известен и как-то он влиял на ваше воспитание?

—  В два с половиной года меня вывезли за границу, в страну, где работал отец. Он занимал официальную должность, что называется «работал под крышей». У него никогда не было никаких провалов, мы жили в крупной европейской столице. Но за колючей проволокой, в большом особняке, который во время войны занимало Гестапо. Там жили его коллеги, там были сторожевые собаки, были подвалы, где дети играли в Гестапо… И все это за колючей проволокой. Это к вопросу о влиянии на мое воспитание.

 

— В какой период это было?

— С 1951 по конец 1956 года. Я ходила в школу при посольстве и в общем-то была предоставлена самой себе. Родители работали, приезжали только вечером, я уже с детства умела готовить себе еду. Сама находила себе занятия – книги и все остальное. Я была ребенком тихим, и ни во что не лезшим. Мне всегда говорили: это тебя не касается. Это секрет.

Отец учил меня ориентироваться в пространстве, помню его слова: если ты вышла на улицу и вдруг потерялась, ты должна знать, как дойти до дома, ни к кому, ни с какими просьбами не обращаясь. Он открывал передо мной карту города, в котором мы жили, и по карте показывал маршруты из разных точек — куда мы могли ездить или уже ездили – до дома. Он так и говорил: ты дойдешь сама. Потом уже, когда я стала постарше, он учил меня проверяться — определять есть ли слежка. Все это делалось в шутку, но я понимала, что это достаточно серьезно, потому что в эти моменты у него всегда был грозный вид. Сдвинутые брови. Он хотел, чтобы я все это запомнила. Он учил меня замечать слежку, когда мы ехали на машине. Говорил: вот едут за нами, вот едут впереди нас. Смотри, как мы сейчас от них уйдем. И он уходил.

 

— Он был сам за рулем?

— Да он был страстным автомобилистом. Он умел водить все – от истребителя до велосипеда. И водил одинаково хорошо.

 

— Он был всегда сосредоточен?

— Он был всегда, как бы отрешен. Весь сконцентрирован в себе.  А внешне при этом казался совершенно расслабленным, вальяжным… Он был очень красивым, хорошо одевался. Прекрасно говорил на иностранных языках, причем на разных. И казался всегда таким улыбающимся, ни о чем не думающим. Но я всегда чувствовала его очень жесткий внутренний стержень и его концентрацию. В контактах с ним я боялась переходить какие-то пределы. Общение было «от» и «до».

 

— Вы могли застать его врасплох?

— Нет. Врасплох его застать не мог никто. Один раз он один шел по улице в довольно темном месте, откуда-то из гостей. Вдруг на него напали три грабителя… Он пришел домой улыбающимся, вымыл ссадину на руке, помазал ее чем-то и говорит: бедняжки. Я спрашиваю: папа, а что такое произошло? Понимаешь, напали на меня три человека. Я попытался с ними поговорить, но они меня не стали слушать. Тогда я стукнул двух из них головами и положил. Потом, говорит, третьего рядом пристроил. И ушел. Но они там сейчас очухаются, встанут и уйдут. И он так смеялся… Рассказывал всю эту историю, как анекдот. Хотя на него напало трое здоровых мужиков.

Психологически и физически он был в прекрасной форме. Он плавал, когда мы ездили отдыхать на юг в специальный санаторий – по морю 18 километров. Туда 9 и обратно 9. Причем в любую погоду, и в волны плавал. Его это совершенно не смущало.  

 

— Когда в первый раз вы узнали, что ваш отец — резидент?

— Когда он уже ушел в отставку. Ему было 56 лет и он сам мне рассказал об этом. Мы смотрели с ним какой-то фильм — кажется «Мертвый сезон» — и он начал очень профессионально его комментировать. Потом сказал: дочка, вот и папа твой таким же был. Только не такой неуспешный, как герой фильма. Меня никогда никто и нигде не поймал. Меня никогда ниоткуда не выдворяли.

В 60-е годы в России был известный шпионский процесс. Человек, которого судили работал с моим отцом через стенку — в соседнем кабинете. Он назвал всех, кроме моего отца. По работе они не сталкивались, у них были разные темы, но лично они были в приятельских отношениях. Все было очевидно, они общались каждый день, но он его даже никуда не вписал.

 

— Как это объяснить?

— Отец сам не мог понять. Он говорил: я должен был быть первым в его списках, он меня просто забыл. Отец каким-то странным образом выпал у него из памяти. Папа поражался и говорил: это моя счастливая звезда.

 

— Он себя хорошо замаскировал?

— Да. Вспоминая этот случай, он говорил: моя карьера могла закончиться гораздо раньше. У него был странный ритм работы и жизни: то он работал за границей, то был с матерью, то работал в Союзе, то исчезал на какое-то время, при этом говорил: я поехал в командировку, в часть. Любил носить форму своего рода войск и никогда ее не стеснялся. Хотя, по долгу службы был всегда в штатском. Почил он тридцать пять лет тому назад.

Так вот после «Мертвого сезона» я спросила: ты был резидентом? Он говорит: почему был? Бывших резидентов не бывает. Тогда я впервые услышала слово резидент, хотя я всегда знала, в каком ведомстве он работает. Мы были прикреплены к спец-поликлинике, я знала некоторых из его коллег.

 

— Вам не стало страшно?

— Нет. Это было в семидесятые годы. К тому времени вышло достаточно литературы о резидентах. Я просто сложила вместе все свои воспоминания, проанализировала их и поняла, что его жизнь действительно подходит под описания жизни резидента.

 

— Он научил вас не только отрываться от хвоста, но и беречь себя от каких-то более серьезных опасностей?

— Он был абсолютно здоров и считал, что будет жить вечно. И что он успеет всему меня научить… И прикрыть в случае чего. Когда я окончила институт, он устроил меня на работу, не имеющую абсолютно никакого отношения к его деятельности. На чисто технические переводы. Но так как я была активным антиобщественным элементом – не вступала в комсомол, не хотела туда вступать и всегда стояла в оппозиции – меня быстро оттуда выжили. Мне предложили стать комсомолкой – я отказалась. Тогда на меня устроили гонения. Я сказала: больше здесь я работать не буду. И ушла. Отец тогда говорит: не хочешь работать с бумажками, будешь работать с людьми. И устроил меня в систему международных отношений. В одно уважаемое научное заведение, где я столкнулась с явными попытками меня завербовать. Ведомством, как говорят, параллельным ведомству моего отца.

 

— Он был в курсе этого?

— Вообще-то он меня предупреждал. Не о внутренних интригах подобных заведений. А о работе с иностранцами и внешних угрозах. Он рассказывал, как через научные центры засылаются агенты, как они себя проявляют… Ко мне сразу, как только я туда пришла, был прикреплен такой вот агент. Молодой человек, подающий надежды биолог, который явно занимался тем, о чем мне говорил отец.

 

— Этот молодой человек был врагом? Внешним…

— Да. Он был из Великобритании. Подающий надежду ученый, уже со степенью. Несмотря на свою молодость – доктор наук. Но все его поведение укладывалось в ту схему, которую мне описал отец. Через него делались попытки вывезти меня за границу… Сначала он сам делал мне предложение. Потом с той стороны приезжали другие претенденты. Но пока отец был жив, я не то, что не задумывалась, но даже с возмущением все это воспринимала. Это было настолько явно, настолько шито белыми нитками, что я даже не рассматривала такие варианты.

 

А потом отец заболел скоротечным раком. Это было странное заболевание. Незадолго до этого, его проверяли на медицинской комиссии, и он был признан абсолютно здоровым. Я уехала отдыхать, а через две недели мне присылают телеграмму – отец тяжко болен, температура 41 градус, срочно приезжай. Я приехала, он лежал в госпитале, у него нашли неоперабельный рак легкого. Я подозреваю, что его просто убрали. Как это делается — я тоже знала, потому что в силу своих занятий и профессиональных обязанностей читала достаточно много специальной биологической и медицинской литературы. И знала, что некую культуру клеток рака могут внедрить через инъекцию любому человеку, вместо витаминов, глюкозы, прививки или еще чего-нибудь такого.

Он боролся очень упорно и в это время я начала понимать, что в его болезни свою роль могла сыграть и моя мать. Он просил меня приносить ему еду. Не любил госпитальную кормежку – хотя, конечно, его кормили прекрасно – и просил что-то ему готовить. А то, что приносила мать, он выбрасывал или выливал. Это меня потрясло.

Лечение было очень интенсивное, у него наступило улучшение, мы думали, что какое-то время он еще проживет. И вдруг он внезапно умирает. В его жизни все было загадочно связано с числом 13. Он родился в 1913 году, и говорил, что родился 13 ноября. Но родился он 14 ноября, потому что по старому стилю – 1 ноября это 14 ноября. Но он везде писал 13, 13, 13… И умер он 13 мая.

 

— Почему он не принимал пищу от жены? Все-таки жена…

— Там была сложная ситуация. Их семейную жизнь я не хочу обсуждать, она была достаточно несчастной. Для него и для нее. Свой брак они расторгнуть не могли в силу конъюнктурных обстоятельств. Незадолго до того, как он заболел, мать предложила ему развестись — он уже был в отставке, хотя продолжал работать в другом специальном ведомстве. Он ответил: на старости лет я этого делать не буду. Я не хочу быть посмешищем. Отец был на девять лет старше матери. И внешне гораздо привлекательнее для женского пола, чем она для мужского. Мне он сказал: дочка, я не хочу разводиться… И вдруг после этого он заболевает.

 

— Может быть, он интуитивно чувствовал ее колдовские способности, наклонности?

— Скорее всего, он просто что-то знал. Ведь резиденты обычно получали разрешение на брак. Предъявляли претенденток начальству… И по всей вероятности всю подноготную ее рода он знал. Она была седьмым колдовским коленом. Мать ее была очень успешная гадалка. К ней ходила масса клиентов. Бабушка была деревенской знахаркой – лечила и портила скот и людей. И так далее…

В трехлетнем возрасте моя мать приехала в деревню к бабушке. Когда она в первый раз увидела бабушкину корову, она очень испугалась, выставила вперед два пальца рожками и сказала: о-оу. После этого корова упала и стала помирать. Бабушка дала внучке затрещину и сказала, чтобы она своими черными глазами не смела ни на кого смотреть. Корова известными знахарскими методами была излечена, но мать с тех пор узнала, что обладает способностями. Как раньше говорили в народе: у нее был черный глаз. У нее действительно были черные, абсолютно темные глаза.

 

— Ваш отец был коммунистом?

— Конечно, мало того, высокопоставленным коммунистом, вращавшимся в высших сферах… У него было три высших и два средних специальных образования. В одной из своих Академий он был комсоргом курса. И в силу своих обязанностей он довольно часто сталкивался с Васей Сталиным – вытаскивал его из разных кабаков и борделей.

Но, когда в детском саду – это было в 1950 или 51 году – нас заставляли учить песенку «Я маленькая девочка, играю и пою, я Сталина не видела, но я его люблю» — отец категорически запретил мне это учить, он говорил: скажи воспитательнице, что ты этого запомнить не можешь. У него было подаренное самим Сталиным собрание сочинений. Но я его видела только в детстве. Потом он мне сказал: я его сжег, зачем оно мне?

 

— При вашем общении часто звучало имя Бога?

— Никогда! У него была очень верующая мать, она, по всей вероятности всю войну за него молилась. Он был летчиком-истребителем, его сбивали, но он всегда оставался жив. Даже когда он упал, самолет его сгорел, но отец лишь только ногу сломал. В самолете его однажды легко ранило, когда он совершил посадку и осмотрел себя, подумал: ну почему мне так не везет, вчера только выдали новую куртку-реглан и вот уже в ней дырка… К ранам, болезням он относился абсолютно спокойно. Он мог терпеть любую боль. Не считал это за несчастье. Кто воюет, того ранят – так говорил.

 

— Я правильно понимаю, что во время войны он был в действующей армии, а вот резидентом стал уже после победы?

— Да. Он рассказывал, что после войны он остался на оккупированной территории, сначала в Германии, потом в Австрии. По всей вероятности, его там заметили и предложили учиться в специализированной академии. Закончив курс, он сразу уехал на свою резидентскую должность.

 

— Когда вы почувствовали себя ответственной за свою судьбу? Вне родительской опеки.

— Когда мне было пятнадцать с половиной лет. Родители уехали в очередную длительную командировку и оставили меня дома одну — такого возраста детей с собой уже не брали. Они сказали: выбирай — или интернат, или будешь жить одна. Я всегда была индивидуалисткой и естественно решила, что буду жить одна. Чтобы никто на меня не давил. Я умела готовить, очень быстро научилась шить, заниматься домашним хозяйством. Успевала еще учиться. В школе всегда очень хорошо училась и в институте. Проблем со мной не было, я была или отличница, или хорошистка. Правда некоторые предметы я ненавидела и никогда их не учила. Я считала, что они мне не нужны. Я любила гуманитарные предметы, математику, а физику ненавидела. И никогда ее не учила – списывала. Главное все было так — как мне хотелось.

 

— Когда пришли мысли о замужестве?

— Когда поступила в институт. А до этого я была настолько занята собой, своим образованием… очень увлекалась искусством, ходила по выставкам, на концерты в Консерваторию, в зал Чайковского. Некогда было думать о замужестве. У меня перед глазами была не очень гладкая семейная жизнь родителей. К тому же я понимала, что любой кандидат будет строго рассмотрен и, в случае чего, отвергнут…

 

— Не вами?

— Не мной, конечно. Сделают так, что он просто исчезнет. У меня случались такие нежелательные знакомые, друзья и приятели, которые таинственно исчезали. Переставали звонить и исчезали. По всей вероятности, им делалось предупреждение.

 

— Когда появился муж?

— Первый муж появился, когда мне было 29 лет.

 

— Расскажите, пожалуйста, о нем? Кем он был?

— Тут секретов никаких нет – все можно рассказывать. Тут как раз связываются две линии – колдовская и резидентская. Сначала мне присылали претендентов из Англии. Причем совершенно явных шпионов.

 

— Кто присылал?

— Ну, кто-кто… Наверное, какие-то спецслужбы. Меня хотели вывезти из России. Мне присылались приглашения то в одну страну, то в другую… Приезжали какие-то привлекательные молодые люди. Они знали, что я не беру ни подарков, ни взяток, ничего, поэтому они привозили мне что-нибудь такое, что не возможно не взять. Скажем хорошую пластинку Эллы Фитцджеральд, или что-нибудь подобное. Они натащили мне огромную библиотеку книг на английском языке. Всю классику, которую я любила, и читала…

Потом вдруг приехал один молодой человек – старше меня на четыре года — и почему-то произвел на меня неизгладимое впечатление. Сейчас я понимаю, что впечатление это произвести он не мог — это был тип совершенно богемный, математик по профессии, с очень неустойчивой психикой и к тому же музыкант-любитель, играющий на саксофоне, на кларнете и еще там на чем-то. На рояле любил играть блюзы. Он был из очень далекой страны, для нас до сих пор экзотической. Почему он произвел такое впечатление, я не могу понять. Сейчас мне кажется, что на меня было оказано какое-то магическое воздействие. Может быть, психотронное. В те времена о психотронике было мало известно. Я только из англо-язычной литературы знала об этом.

Где-то около года он меня активно обхаживал, писал мне письма из разных мест. Потом письма начал писать его отец. Потом он приехал сам и сделал мне предложение. Почему я согласилась — я тоже не знаю. Вот до сих пор не знаю.

 

— Может быть под гипнозом?

— Скорее всего… Я согласилась, мы подали заявление и расписались. Одно время он жил вместе со мной в Москве, и работал в издательстве простым редактором. Хотя, его квалификация была гораздо выше. А потом он вдруг сообщает, что его мама при смерти и нужно ехать к ней. Я человек практичный и решила, что если я уеду насовсем, то квартиру, которую купил мне отец, у меня отберут. А за границей я жить не могла с детства. И не хотела. Поэтому я оформила себе визу на определенное время. И квартплату внесла за несколько лет вперед.

Мы прибыли в его родной город. Тут же, в аэропорту, ушлые ребята затащили меня в маленькую комнатку и стали допрашивать: зачем я сюда прилетела, почему у меня по документам гостевая виза, а жить я собираюсь как бы постоянно? Я им на хорошем английском объяснила, что на постоянное жительство я документов не подавала. Говорят: но вы, как жена нашего подданного имеете право на постоянное жительство и на гражданство… сразу, автоматически. Почему вы не хотите его принять? Потому что меня это не устраивает.

Так они меня мариновали часа четыре. Потом – когда сказать им стало нечего — выпустили. Началась, в общем, обычная история советской девушки, попавшей за границу. Богатые ужасные родители и так далее… Жизнь у нас там была достаточно сложная, мы то мирились, то сорились. Характеры были абсолютно разные, культурные ценности – разные, понять друг друга было сложно. Но у меня там образовалось очень много русских знакомых, из разных волн иммиграции, и я была вполне счастлива. А когда муж мне надоел, я просто от него ушла.

 

— Когда вы поняли, что он подослан?

— А вот когда я от него ушла, тут же ко мне в гости пришли двое сотрудников спецслужб… Я жила отдельно, чтобы вернуться в Россию, денег мне не давали, но своими «дарованиями» я могла зарабатывать. Я переводила русскую астрономическую литературу на английский язык. Шила своим приятельницам наряды. Они меня или кормили, или приносили деньги или еще что-то. Меня кто-то приглашал в гости. То есть, я как-то существовала.

Но пришли эти двое. Они не принесли с собой магнитофон, но привели стенографистку, которая записывала каждое мое слово. Я сразу вспомнила все уроки своего папы… Первый вопрос: где ваш отец? Я решила, что моя жизнь мне дороже, а папы уже не вернуть и сказала: мой отец скончался. Мы вам не верим. — Это ваши проблемы… Потом они стали говорить: вы понимаете, ваш отец был нашим коллегой – мы все члены одного международного клана, нам кажется — вы могли быть нам полезны. Мы хотим поддержать дочь такого человека. Мы знаем про ваши семейные проблемы. И все в таком духе… Тут я решила, что про семейные проблемы хватит… и устроила истерику. Стала рыдать, биться головой о стол и кричать: не лезьте своими грязными руками в мою чистую русскую непонятную душу.

Они не знали, что со мной делать, а я кричу: вызовите немедленно скорую помощь. Иначе мне будет плохо – у меня порок сердца. С моей стороны чистый шантаж… Они не выдержали такого штурма и говорят: хорошо, хорошо, мы к вам придем в следующий раз. Когда вы успокоитесь.

 

— Женская истерика — сильное оружие…

— Это я знала хорошо. Говорю: уходите. Я должна полежать и отдохнуть. В общем,  они ушли не солоно хлебавши.

 

— Найти способ уехать вы не пытались?

— Нет, мне же не давали денег. Я могла существовать, жить, но купить билет я не могла. Когда я приехала, у меня под разными благовидными предлогами мужем были отняты все деньги, которые со мной были. И я была как заложница. После истории с этими двумя муж стал искать примирения. Но оно оказалось до первого слова. И опять бой. Почему-то в это время он решил познакомить меня со своими родственниками. Когда я увидела его двоюродную сестру, я чуть в обморок не упала. Это была копия моей собственной двоюродной сестры по линии матери – одно лицо. Такая же фигура, голос. Только говорила она по-английски. И была примерно такого же возраста, как моя двоюродная сестра.

 

— Совпадение?

— Не скажите. В те времена я абсолютно ничего не знала ни о мистике, ни о магии – их для меня не существовало, ведь я была воспитана атеисткой. Но я стала анализировать. Это была дочь дяди моего мужа. Дядя – брат матери. В роду которой были немцы… Я начала трясти свою свекровь. И она мне рассказала, что ее брат был женат на беженке из России. В роду моей бабушки было, по-моему, пять или шесть сестер, и очень много двоюродных. То есть, женская колдовская линия была очень многочисленной… И вполне вероятно, что эта беженка была моей родственницей.

Это меня, конечно, потрясло. Но концы с концами я связала буквально лет десять назад. Получилось, что меня вывезли и как дочь резидента, и как дочь колдуньи. Потому что я, по мысли вражьих спецслужб, могла обеспечить соответствующее потомство. Они меня проанализировали и сочли подходящей для этой миссии. И поэтому, несмотря на жуткие семейные отношения, муж ни в какую не хотел меня отпускать.

 

— Как вырвались?

— Помогло наше русское качество – на новом месте быстро обрастать друзьями. Причем разных национальностей. Так получилось, что все его друзья стали моими друзьями. И все они встали на мою сторону и буквально заставили его купить мне билет на самолет.

 

— И вы улетели?

— Да, я сказала, что ноги моей больше в вашей стране не будет – я буду жить на родине. Приехала домой, и тут начались мытарства. При выезде препятствий не было, но когда я приехала, они начались. Я не могла никуда устроиться на работу. Я сразу подала документы на развод. Мне сказали: по законам той страны я могу развестись только после двух лет раздельного проживания. Я послала мужу повестку, но ему вручить ее под подпись было нереально. Он просто скрывался. Ехать и ловить его я не собиралась, но у меня было много знакомых среди его окружения.

В год олимпиады в Москве я работала устным переводчиком со спортсменами и их окружением. И в этом окружении оказалась пара из страны моего незадачливого мужа. Русские. Потомки первой волны эмиграции. Я рассказала про свою ситуацию, и жена решилась мне помочь. Эта женщина с двумя свидетелями застала мужа врасплох и вручила повестку. Он расписался. По прошествии времени нас автоматически развели.

 

— КГБ среагировало на ваше возвращение?

— А как же. Мне нужно было устраиваться на работу — меня никуда не брали без визы первого отдела. А первый отдел визу не давал, я ведь была специалистом специфическим, работала с иностранными языками, с иностранцами… За мной следили… Спасибо отцу, все хвосты я обнаруживала.

 

— А что они хотели обнаружить?

— По всей вероятности, люди в штатском хотели, чтобы я с ними сотрудничала. Но говорили они об этом завуалировано. Я иду устраиваться на работу, меня приглашают в соответствующий кабинет, начинают говорить: вы могли бы очень хорошо послужить своей стране – все как всегда. Я отвечаю: своей стране я могу служить на любом рабочем месте. Могу переводить книги, работать устным переводчиком и таким образом служить своей стране.

 

— Но советская спецслужба — это же не английская разведка. Почему вы не хотели сотрудничать?

— Потому что у меня был крайне негативный опыт общения с этой системой.

 

— Вы не хотели быть разведчицей? Этаким Штирлицем в юбке. Продолжить дело отца… Способности у вас были…  

— По всей вероятности, были. Кроме наследственных, полученных от папы, у меня был достаточно высокий уровень образования, был достаточно широкий круг собственных  интересов. Наверное, я смогла бы. Но мне такой род деятельности не нравился.

 

— А что нравилось? Кем вы хотели быть, стать?

— У меня всегда была склонность к литературной работе. Я с детства читала. Когда уже достаточно освоила английский язык — любила переводить стихи. В 17-18 лет переводила на русский язык рассказы Рея Бредбери. Мне это очень нравилось. По знаку зодиака я рак и люблю спокойствие. Дом, уединение. А тусовка в публичных сферах меня совершенно не привлекала. К тому же зарплата у меня была копеечная, мне хотелось зарабатывать. Я знала, что за литературные переводы платят больше. Хотелось жить лучше. У меня была кооперативная квартира, но мне хотелось чего-то другого.

Профессия разведчика меня совершенно не привлекала. Отец в свое время пытался заставить меня водить машину – для такого рода деятельности это обязательно. Он сажал меня за руль, показывал, как управлять, а я, выехав на дорогу, бросала и педали и руль… Он хватался, тормозил и, в конце концов, сказал: я не советую тебе учиться водить. А мне того и надо было. А сейчас на шестом десятке, я научилась водить и вот уже четыре года езжу.

 

— Давайте несколько расширим тему беседы… Нам с вами пришлось жить в неспокойное время — рухнул один режим, возник другой. Что вы можете сказать о действиях КГБ и советских спецслужб до и во время перестройки? Они давили на людей – вот, например, на вас —  а целую страну проморгали. Или я ошибаюсь?    

— И да, и нет… Когда стало понятно, что КПСС терпит крах — а надо сказать что в ЦК сидело очень много глупых людей — сотрудники этого и других закрытых ведомств начали разбегаться, как крысы. Я знаю об этом из уст тех, кто принимал непосредственное участие в процессе, который «пошел». При развале Союза начали образовываться какие-то акционерные общества, совместные предприятия, при создании которых использовалась зарубежная агентура… Высшие КГБ-шные чины уплывали туда, захватив с собой и свои рептильные, никому неподотчетные фонды, и все остальное… Они создавали себе отличные, теплые крыши. Потом все это перекачивалось за границу, кто-то туда съезжал, а кто-то — у кого были хорошие связи — сидел как паук в паутине и тянул паутинки. Дурачков вокруг выставлял и их рукам действовал. И как он сидел – а многие из этих пауков до сих пор живы – так и потомки его сидят. Просто теперь это не называется на три буквы, как раньше, это распалось на целую систему небольших закрытых сообществ.

Например, в Москве в центре города есть здание, в котором размещается «Союз ветеранов спецслужб». Но надо видеть это здание, его охрану, чтобы понять, что там не ветераны сидят, а самые что ни на есть действующие агенты.

КГБ понял, что КПСС свою роль в разрушении России, как империи сыграла. В ЧК, ГПУ, НКВД, МВД, КГБ были умные люди, которые заранее мировой закулисой были поставлены на разрушение Российской империи, и были глупые, чьими руками это делалось. Последних находили среди всякого отребья и полных подонков.

 

— Смотрите, оказалось что ведомство, которое по своим функциям было призвано защищать государство, оказалось не готовым к перестройке.

— Или просто предало это государство. На западе существовали и до сих пор существуют целые институты по борьбе с Россией. Основоположником этой борьбы был Киссинджер, и он не скрывал этого. Существовали планы информационной идеологической обработки России, в которых присутствовала и духовная диверсия. Что по этим планам делали дурачки из КГБ, у которых под рукой, к примеру, был Самиздат? Они печатали диссидентов. А потом ловили и сажали тех, кто эту литературу распространял и читал. Но литература, то распространялась! И в КГБ понимали, что с диссиденством они все равно ничего не могут сделать.

 

— И нищие диссиденты выиграли…

— Все верхи были очень богаты и крайне коррумпированы. Не понятно было, кто на кого работал. И они проиграли. Кланы бились за власть, деталей я не знаю, потому что ни с кем из высших сфер не общалась. Личных примеров и наблюдений привести не могу. Но в общем — это было так. Из тех эпизодов, которые в моей жизни были, я могу сделать вывод, что правящий серый слой начальства понял, что он проиграл, и они начали тихо уползать. А идея перестройки была уже внедрена в массы и, естественно, народная перестроечная волна смела все.

Я знала и диссидентов, и патриотов, и куда я только не ходила. Мне все хотелось пощупать, потрогать руками. В «Памяти» я бывала, мне было очень интересно посмотреть, что это такое. Это была чисто КГБ–шная подставка, с декорациями в виде портретов Государя Императора и записывающей аппаратурой везде, где можно. Там меня провоцировали утверждениями, будто мой отец был монархистом. Что в 17-м году он наверняка поддержал бы царя. А я убеждала их в обратном – через год после рождения отца, его отец, мой дед погиб на фронте Первой мировой. Отца воспитывала мать – вдова,  у которой было пятеро детей. Его никто не мог воспитать в монархизме. Бабушка была совершенно простая женщина. Висел на стене портрет Царя-батюшки но ее это не касалось. Он думала о том, как детей прокормить.

Однажды пришли какие-то писатели и начали говорить – о, тут я точно поняла откуда растут рога – что мы должны привести КПСС в состояние, соответствующее современной обстановке, и под патронажем партии восстановить в стране монархию. Бред полный. Все играли расписанные роли – один играл деревенского дурачка, другой монархиста, хотя сам был гомиком, а руководитель был КГБ-шным стукачем, козлом на бойне. Были патриоты-язычники, были патриоты-православные. Между ними шла якобы своя борьба, но на самом деле это был фарс. При этом на массы «Память» действовала, брожение шло. В это мутное время чего только мы не наблюдали.

 

— Как вы думаете, почему чекисты всегда отводили взгляд? Не могли смотреть прямо в глаза собеседнику?

— Им это было запрещено. Они проходили специальный тренинг. Через глаза происходит контакт человеческих душ. Сквозь глаза смотрит душа. А чекист должен человека использовать. В каком-нибудь своем деле. И он будет ему в глаза смотреть? А вдруг он в этих глазах увидит боль, страх или еще что-то и пожалеет этого человека. Перевернется и будет его защищать. Нет, чекисты должны были быть безжалостными, быть как машины, они должны были тебя гноить. Разными методами.

У нас был один типаж – куратор по капиталистическим странам – у него были такие очень внимательные, всматривающиеся, голубые, безвинные глаза, прямо как у майора Пронина. Он встречал и начинал: ну что? как работа? все успеваете делать? вы знаете, что мы должны принять меры безопасности, чтобы никто не выяснил наши секреты, потому что они могут быть использованы как в научных, так и в военных, оборонных целях.  Какие оборонные цели в биологии? Я в то время работала с растениями. Потом только сообразила, что одно из направлений занималось культурой тканей. И там разрабатывались разные препараты, которые могут вызывать разные реакции организма. И были эти препараты органическими, собранными на клеточном уровне – такие не выкинешь из организма.

 

— Как простой гражданин, обыватель мог понять, что началась его вербовка? Не пропустить этот момент?

— Сначала человека всегда обхаживали. За ним ухаживали. Говорили: в такой сложной сфере вы новый работник, какие у вас проблемы, нужды? Чем вам помочь? Это в наших общих интересах, потому что мы стоим на страже интересов родины… и так далее. Если человек на это шел и говорил: у меня квартира маленькая, или я хочу машину купить, или шмотки нужны, или за границу хочется. Тут же все делали. Мгновенно. А потом просили дать расписочку в получении того-то и того-то. Эта первая расписка уже считалась  распиской о вербовке.

Или вам, к примеру, выдают сумму денег за работу в выходные и просят расписаться. А расписка ни от кого. Вы просто расписались за получение денег. А потом сверху они могли написать любые нужные слова. И могли предъявить расписку, из которой  следовало, что ты расписался о согласии работать на такую-то организацию. Мне предъявляли такие сфабрикованные расписки. И я подтверждала свою подпись. Но с сутью документа знакомилась впервые.

 

— Метод подлога.

— Ну и что? А кто его мог бы пресечь? Мне вообще говорили: если ты, дура, будешь рыпаться, мы эту расписку покажем, где захотим. В посольство анонимно пришлем. На каждого, кого они вербовали, такие бумаги уже были. Меня отец учил ничего не подписывать. Вообще ничего. Потому что расписок для шантажа было создано тысячи. И если кто-то ломался – его начинали использовать по полной. А если не ломался – расписку все равно не выбрасывали – откладывали до лучших времен.

Меня вербовали, когда я приехала из далекой южной страны. Вербовали в открытую. Мне звонил по телефону человек и говорил: меня зовут так-то, я работаю там-то. Мне бы хотелось с вами встретиться и поговорить по важному для вас вопросу. Это называется: откажешься – тебя все равно привезут. Встречу назначали где-нибудь на природе, в скверике, на бульваре. В такое время, когда народу много, чтобы не вызвать подозрения. Со мной встречались и говорили комплименты, что я такая молодец, что у меня такие способности, что я такой патриот, даже предлагали быть главным редактором патриотической газеты.

 

— Вербовка через обещание материальных благ, шантаж-запугивание, вкрадчивая лесть, патриотизм…

— Еще могут взывать о помощи: помоги, выручи и так далее.

 

— Мог завербованный человек не чувствовать этого?

— Мог, если он был полным идиотом. Но такие им были не нужны. Идиотов, которые все же попадались, они использовали как навоз, жертвовали ими, прикрывались, сдавали запросто. Это было в порядке вещей.

 

—  Иностранцы также вербовали, или у них были свои особенности?

— Они подмасливали. Они всегда были очень доброжелательны, милы, готовы помочь и по работе, и в личной жизни. Даже в творчестве, могли, к примеру, предложить писателю издавать его книги. Они могли убеждать вас, что работники спецслужб разных стран все братья и бояться нечего.

 

— Если человек попадал в сети – ему уже было не выйти?

— Я же вышла. Оторвалась от всей этой кухни…

 

— Но вы же не были в сетях…

— В сетях, кадровым сотрудником я не была. Но с людьми-то общалась. И выходила из тех кругов, которые меня не устраивали. Даже если человек сдуру что-то подписывал, нужно было иметь мужество прийти и сказать: я больше этого делать не буду. И таким образом можно было выйти. Ему бы наверняка стали угрожать: мы тебя сгноим, мы с тобой такое сделаем, что ты пожалеешь, что на свет родился. Надо было отвечать: хорошо я пожалею. И все. Это срабатывало. Твердость воли, непреклонность решения обезоруживает всегда.

Многое зависело от того, сколько человек знал… Если он обладал слишком большой информацией, его могли любым способом физически убрать. Если на него был собран большой компромат – его могли в колонию закатать, или соседа натравить.

 

— Как долго советские спецслужбы на вас давили?

— Я отделалась от этого, когда мне было около 45-ти лет. Я была уже второй раз замужем. Я познакомилась со своим теперешним мужем в тот момент, когда подавала на развод с первым, засланным. Мы женаты уже 27-й год и я считаю наш брак очень удачным. Мы друг друга хорошо понимаем, единомысленны во всем. Мы вместе с мужем уверовали в Бога, стали  ходить в храм, венчались… Я очень довольна. Муж знает обо мне все – это мое второе я. Нет такой моей мысли, которую он не знал бы. Он видел, как я боролась, как за мной машины ездили…

 

— Любовь покрыла все страхи и опасения…

— Абсолютно. Мы интересно познакомились, в год Олимпиады. У меня была очень тяжелая жизнь без постоянной работы. В Москве жили знакомые англичане — литературные переводчики. Глава семьи был приличный поэт, писал стихи на английском языке, исполнял свои и народные английские песни. Он знал, что я могу хорошо переводить и стал давать мне какие-то части своей работы. Потом я их скопировала и пошла по издательствам. И меня стали брать внештатником. Я начала переводить в издательстве «Прогресс», в издательстве «Искусство» — у меня собрался портфель заказов. Но меня везде спрашивали: где ваша трудовая книжка, где вы работаете, работали, почему вы не работаете? Тем не менее, как внештатник я работала и зарабатывала.

И вдруг моя институтская подруга —  которая от меня отошла после того, как я вышла замуж за иностранца, видимо где-то в спецслужбах ей сказали: отойди – появляется с распростертыми объятьями и предлагает мне работу в известном агентстве новостей. Спрашивает, есть ли у меня портфолио? Я говорю: есть, пожалуйста.

И меня берут сразу, в тот же день. Это меня потрясло, потому что агентство было очень конъюнктурной организацией, работающей под крышей конторы — как тогда говорили — «глубокого бурения». Я решила: Так, опять началось… Мне стали давать сначала простые тексты, потом более сложные, потом литературные, потом очень сложные литературные, потом книги, медицинские книги. Я все переводила, росла по категориям, зарабатывала прекрасно, никаких проблем не было и внешне ко мне никто не приставал. Никто не приглашал в кабинеты…

Только когда я первый раз пришла — меня пригласили к заместителю начальника отдела кадров, но не к которому приглашают всех. Он со мной по-отечески долго беседовал, говорил: я наслышан о твоем отце, я тебе помогу, если что ты ко мне приходи… И все, без продолжений!

Я им оказалась нужна именно как переводчик, мне это очень нравилось, и я с удовольствием этим занималась. Переводила даже наши фильмы, которые шли в прокат за границу.  Они озвучивались, к ним давался литературный перевод, который делала я. Как редактор присутствовала при записи. Вы понимаете, какой интересной была работа.

 

— Вы хотели рассказать о знакомстве со вторым мужем…

— Да. Второму мужу предложение я сделала сама. Он мне отказал. Под предлогом того, что не хотел переезжать в Москву. Он жил в провинции и не представлял себе существование в Москве. Не знал, как найти себе работу. И я ему сказала: ну что ж, мы прекращаем общение, я начинаю искать другого кандидата — мне нужна мужская поддержка… Месяца три он продержался, потом приехал с букетом цветов.

 

— Мама благословила вас на брак?

— Ей было наплевать. Она в это время сама несколько раз выходила замуж, у нее шли судебные процессы. Она разводилась, с кем-то знакомилась – моей жизнью она не интересовалась.

 

— В какой момент она стала бороться против вашего мужа, чтобы отвоевать вас для себя?

— Когда мы поженились, у нас были прекрасные отношения. Мы  к ней ездили, помогали. Она очень любила зятя, всегда всем говорила: какой он замечательный. Он действительно очень хороший человек. И вдруг лет через десять она мне заявляет: ты должна оставить своего мужа, переехать ко мне и жить со мной. Я тебя научу тому, чего ты не знаешь.

В тот момент мы были не только расписаны в ЗАГСе, но и венчаны в Церкви и я ей сказала: муж и жена плоть едина. Что Бог сочетал — человек не разлучает. Оставит человек отца и матерь и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Я ей все это сказала и оставила.

 

— У вас дети есть?

— Нет. Детей нам Господь не дал. И я знаю почему. Потому что мой род по материнской линии не должен быть продолжен. Я восьмое колено. Действительны семь колен и член рода не может этого избежать. А после седьмого колена уже может. Он может выбирать – будет он колдовать или нет. Я сказала «Нет!», потому что в то время мы уже много знали об оккультизме.

Появилась одна подруга, которая оказалась женой начальника одного из управлений известного ведомства. Она заинтересовала меня мистикой, стала подсовывать оккультную литературу, принесла карты Таро, и так как я искала в жизни нематериального – я заинтересовалась. Она привела меня в какую-то группу, там бы учитель экстрасенс, вся его квартира была обставлена какими-то приборами – я потом только поняла, что это были психогенераторы. Вокруг крутились мальчики со смазанными физиономиями, которых я в своей жизни нагляделась. И они, и учитель даже не особенно скрывали, откуда они.

Этот экстрасенс моментально раскрыл мои «способности», показал, как лечить, проверил, могу ли я видеть на расстоянии. Показывает мне фото и спрашивает: где этот человек? Я тут же ему выдаю: где он находится и что делает. Но заранее знать этого я не могла – и сама очень удивлялась. Или еще что-то подобное.

 

— Увлечение оккультизмом не могло сложиться под воздействием мамы?

— Нет, тут получилось наоборот. Когда она увидела у меня оккультные книги – стала их читать. Пошла тоже куда-то обучаться. Сама поняла, кто она и какие у меня способности. Во всяком случае, она всегда приглашала меня к себе, когда болела. Я приезжала, водила руками, и у нее все проходило. Она, бывало, даже ночью звонит и говорит: болит то-то и то-то. Я лечила заочно. Тогда меня захватила эта подкладка негативной стороны духовного мира. Но душа знала, что существует и другая позитивная сторона и тянулась к ней.

Я все время задумывалась о том, что не могу знать того или уметь то, чего во мне нет. Значит, способности приходят извне. Как это? Кто их приносит?

Когда у нас с матерью начались конфликты  — начались явления из другого, светлого мира. Я стала понимать, что меня и мужа, которого я втянула, как будто вытаскивают из каши оккультизма. Знаете, как мой муж лечил – ему даже не надо было руками водить, он посмотрит и все проходит. То есть, мне стало понятно, что нас захватили очень мощные темные силы и через нас они все это производили.

 

— Сейчас вы можете объяснить, почему это происходило с вами?

— Есть генетика. Человек открыт для воздействия потустороннего мира — и Божественного, и бесовского – он генетически открыт. Образно можно сказать так: дверь о которой сказано в Писании — которую Господь затворил, и никто не отворит — у нас была открыта. Мы воспринимали воздействие сущностей из другого мира. Использовали не свои способности – способности этих сущностей. У сотворенного Богом человека тоже были подобные способности – он был почти как Ангел. При падении Адам их потерял. Мной и моим мужем водили эти сущности. Они воспользовались нашей генетикой.

У меня накоплен очень мощный генетический потенциал, на меня можно воздействовать очень тонко и из разных сфер. Я и гороскопы составляла, и лечила и могла будущее предсказывать. Конечно, самое примитивное, ближайшее – на два-три дня — но все же предсказывала. Или, например, я могла назвать причину в прошлом, которая обуславливала явление в настоящем.

Я почувствовала, что мне надо уходить из этой области, а мама все глубже и глубже в нее погружалась. Причем она вошла туда не так, как я. Мне это подсунули, а она совершенно сознательно искала. И нашла. Она знала, в каком ведомстве существует управление, занимающиеся всеми этими феноменами. Она туда и пошла. И ее, естественно, как потомственную колдунью, тут же взялись учить. Все ей объяснили.

 

— Наверное, не только как колдунью, но и как жену резидента…

— Конечно, человек надежный, проверенный. Она значительно возросла в своих способностях. Обрела гигантские способности, которые заложены были в генетике нашего рода. Это случилось, когда ей было около шестидесяти лет. Тогда она себя обрела.

 

— Вам стало труднее с ней бороться, когда она почувствовала свои силы?

— Чем больше она погрязала во тьме, тем сильнее меня тянуло — и я шла — к Богу, к свету. Я стала исповедоваться, принесла генеральную исповедь, за всю свою жизнь. Стала регулярно причащаться. Сознательной прихожанкой я стала лет в сорок, в сорок два, а причащаться начала в сорок пять. Три года меня что-то не пускало.

 

— Это в какое время было?

— В оккультную школу я попала в конце восьмидесятых. А в храм начала ходить в девяносто первом, мы с мужем стали ходить.

 

— То есть, СССР уже рухнул.

— Только что рухнул. Была страшная каша, и мы начали ходить в храм. Надо сказать, что вначале я имела очень негативный опыт общения со священниками. Вместо того чтобы что-то мне объяснить, они меня отталкивали: говорили ты, колдунья, пришла сюда. Колдуны на двадцать лет отлучены от причастия. Зачем ты сюда пришла?

 

— Откуда они знали?

— Ну, я же исповедовалась. Я же все им рассказывала. Ведь на мне был страшный грех против первой Ветхозаветной заповеди: Аз есть Господь Бог. Да не будет тебе богов иных…. А я пошла к другим богам. Поэтому, конечно, первым делом я в этом исповедовалась. И попала к сейчас очень известному московскому архимандриту, тогда он был молодым иеромонахом… В то время в Москве было не так много действующих храмов. Мы пришли в монастырь, увидели монаха и пошли к нему исповедоваться. Он меня довел до отчаяния… А бес это отчаяние усугубил до такой степени, что я сказала: не буду я больше ходить в храм. И мне было такое явление, вещий сон, который меня утешил. Мне было показано, что это лукавый не хочет, чтобы я ходила в храм. А я решила: буду ходить. Наоборот. Как я отказывалась общаться с земными воплощениями лукавого, так не хотела и с ним самим бесплотным общаться.

Я хотела быть с Богом. Причем, предваряющая Благодать Божия была очень сильная – Господь сам мне являлся. Не телесным образом, но в виде мысли, голоса. Он спрашивал: ты согласна с тем, что я тебе предлагаю. Я слышу, как моя душа с ним говорит, а о чем идет речь — не знаю. Потому что внешнее сознание включилось позже, чем начался этот разговор. Мне Господь сказал: ты знаешь, тебя ждут очень тяжелые испытания в жизни, предательства. Ты согласна на это? Я слышу, как говорит моя душа: да, Господи. Тебе семь лет придется терпеть тяжелые лишения, скорби, ты не уйдешь от Меня? Я сказала: нет, Господи. Тебе этого мужа оставить или ты хочешь другую судьбу? Нет, Господи, оставь мне этого мужа. Я его сама нашла и хочу, чтобы он был со мной. Он говорит: Хорошо. На этом разговор с Богом закончился. И мои сознание и сверхсознание объединились. Я поняла, что дала обет Богу, но в чем он заключается — не поняла.

Всю вступительную фазу обращения в веру меня вели за руку, как ребенка. Мне были явления, видения… Я приду в церковь, исповедоваться, а мне говорят: да ты в прелести, к тебе бес являлся. К тебе, такой дурре, Бог являться не может. Ни Бог к тебе не может, ни его ангелы, потому что ты дура, ты грешница. Тогда я начала понимать, что священники тоже люди. Бывают люди тонкие, чувствующие — мне такие попадались, а бывают просто наемники, которым положено что-то говорить – они это и говорят. Они человеки, такие же как и я. Они могут ошибаться, я могу ошибаться. Я не должна бросать все, изменять своим убеждениям и делать то, что мне скажет какой-нибудь молоденький мальчик в сане священника. Который не знает моей души, не имеет духовного опыта.

 

Мне Господь дал очень серьезного духовника.  Прозорливца, духоносного старца. Который до того, как от меня он был взят, рассказал мне всю мою жизнь, помог мне исповедаться, очиститься. Сказал, что Господь простил мне мои грехи, связанные с оккультизмом, потому что это грехи не мои, а наследственные. Я ему дала обет, что  никогда не буду работать в сфере своих прошлых интересов. И с определенного времени я стала просто домохозяйкой. Но социально, не духовно.

 

— После того как вы обратились, воцерковились «старые друзья» отступили?

— Когда я начала ходить в храм — явно ходить, на исповедь – во всех издательствах меня включили в черные списки. И на киностудии, где я работала. СССР рухнул, но появилось что-то другое. Спецслужбы и сейчас имеют очень большое влияние. Это только кажется что их вроде бы как нет. Они есть, никуда они не делись. Они просто действуют другими методами. В начале девяностых годов они имели явную власть. Один человек, который ко мне хорошо относился, главный редактор, сказал: вас внесли в черные списки и мы не можем давать вам работу. Меня накажут даже за ваше появление здесь. Я должен вам это сказать, пожалуйста, не приходите сюда больше.

Так начались наши мытарства… Муж потерял работу, и я была почти безработной. Мы жили в нищете семь лет, хотя до этого я зарабатывала прекрасно. Столько сколько зарабатывала я – зарабатывали министры. А может, и они не зарабатывали столько…  Нам было очень тяжело, но я смирилась и мы пережили этот период.

 

— Как  мама реагировала на обращение? И на все дальнейшее?

— Сначала она вроде бы как заинтересовалась. Но потом, когда я полюбила читать Писание, когда каждый день читала Евангелие и пыталась изучить свою веру — ведь невозможно не понимать того, во что ты веришь — ее это стало отвращать. Я ей говорю: мама, сходила бы в храм, покаялась, ты ведь тоже занималась оккультизмом. Отвечает: а зачем, мне и так хорошо. Однажды она пыталась пойти в храм – ее оттуда выбросило, как пробку из бутылки. Она даже находиться там не могла. Говорила: там плохо, там гадко, я не могу ходить в эти церкви. Там ужасно. Что ты там делаешь? Там эти бородатые попы. Там все так плохо настроены… Нет, я не могу туда ходить.

 

В это же время началась другая пакость. Когда мы с мужем бросили оккультную школу, мы стали испытывать психотронное воздействие, направленное на нас. В доме стоящем напротив нашего, в окнах на том же этаже что и наш, была установлена психотронная подстанция.

 

— И что она делала? Что вы чувствовали?

— Я чувствовала воздействие. Достаточно специфическое. Например, у меня возникала какая-то настойчивая мысль. И она крутилась, крутилась – я не могла от нее избавиться. Начиналась тоска, потом отчаяние. Тогда я начинала молиться, становилась на колени и начинала читать молитвы. Акафист Божьей Матери. И от меня это отходило. Потом мне становилось плохо, я чувствовала страшный удар в спину или в грудь. Приходила дикая боль, мне становилось совсем плохо, начиналась тошнота, рвота. Я падала и лежала, как  мертвая. Пока муж не начинал читать Псалтырь, молитвы. Так продолжалось несколько лет.

Я стала ездить в Троице-Сергиеву лавру. А за мной, в электричке ездили агенты с маленькими психотронными устройствами. В виде карманных игр. Сейчас у всех калькуляторы, мобильники, а в то время были такие игрушки. Кошечку погонять или еще что-нибудь. На самом деле это были психогенераторы. Я чувствовала их.

 

— Каким образом?

— Человек садился сзади меня, включал свою «игрушку»… Я сразу начинала это чувствовать, оборачивалась и видела эту штуковину. Интуитивно ее можно почувствовать. Я просто видела, откуда исходит злая сила. Мне было плохо – я читала молитвы, приезжала в Лавру и шла на исповедь к своему старцу. Причащалась и уходила окрыленная. А он меня только наставлял: держись, тебе будет очень тяжело.

У меня были две клинических смерти. Дикая боль, невозможность повернуться и вдруг страшное облегчение: я (или моя душа) отлетаю от своего тела и вижу его распростертым… Душа уходит по какому-то туннелю. Я лечу и ощущаю, что как только я вылечу, мне не будет так плохо уже никогда. Но вдруг, в конце туннеля мне кто-то говорит: тебе еще не пора, вернись. И как будто чья-то рука задвигает меня обратно.

 

— Где при этом тело?

— Тело лежит дома, на постели. И мучается. Я вхожу в это холодное тело — жуткие ощущения — и постепенно боль уходит.

 

— Клинические смерти вы сами констатировали или это делали врачи?

— Ну, конечно, сама. Какие врачи? Я к врачам тридцать лет не хожу. И никогда не пойду. Я не хочу, чтобы меня убили, как моего отца. Я лечусь гомеопатией, травами. И для  своего возраста достаточно здорова. У меня нет возрастных заболеваний. Бывают только случайные, инфекции, простуды. У меня врожденный порок сердца, но я чувствую себя нормально. Когда мне становится плохо, я знаю что принять, знаю какую траву пить. Моя прабабка была знахаркой, составляла травы, это умение досталось и мне. Я смотрю на список трав и знаю какая трава какой эффект окажет. Потом для проверки перечитываю в справочнике – так и есть. Это генетическая память. В этом нет ничего сверхъестественного

 

— Какое воздействие было со стороны матери?

— Со стороны матери было обычное, тривиальное колдовство. Например, из четырех углов комнаты я слышала ее голос, меня призывающий. Уйди оттуда, вернись ко мне.

 

— Оттуда – это откуда? Из церкви?

— Из церкви, из дома… Оставь своего мужа, это он тебя вытащил. Он меня ненавидит и заставил тебя со мной порвать. И я слышу, как из четырех углов комнаты несутся эти звуки. Мы же связаны кровно, это кровь. Я всегда знаю, что она делает и как на меня воздействует.

 

— А на мужа?

— И на мужа. Он у меня на глазах умирал.

 

— Каким образом, можете рассказать?

— Могу. Он мне говорил: мне плохо, у меня голова холодная. Я подхожу, пробую –  голова ледяная. Холод спускается ниже, я ему говорю: ложись. Он ложится, я подношу ему крещенской воды, даю просфору. Он это принимает и отрубается. У него обморок. Я беру молитвы и начинаю их читать. В зависимости от моей веры это действует быстрее или медленнее. Господь слышит и Сам ему помогает. Муж приходит в себя и говорит: ой, я спал, что ли? Дай мне, пожалуйста, воды… и дай мне одеяло.

 

— Почему вы связываете такое его состояние со своей матерью?

— Потому что перед всем этим раздается звонок по телефону. Она говорит какую-то гадость и вешает трубку.

 

— Ему говорит?

— Тому, кто взял… не важно, кому. Колдуньи сначала создают этот заговор, потом им надо его передать. Лучше всего это получается при личном контакте. Но по проводам через голос – тоже можно. Я не большой специалист в колдовстве. Я не знаю конкретно, как они это делают. То, что я могла об этом в литературе прочесть, я прочла. И примерно  представляю, как она действует. Вот она проткнула фотографию иглой. Или еще что-то сделала.

 

— Она протыкает иглой, и что происходит с человеком?

— Когда она меня протыкает, вот сюда вот – это в оккультизме называется вольт или кол – в солнечное сплетение как будто вонзается кинжал. Адская боль и человек ощущает себя бабочкой, наколотой на булавку. Это даже в  литературе описано. Можно все прочитать. Как люди сутками кричали от боли, и никто им помочь не мог. Пока этого колдуна не ловили, не убивали или не молились о пострадавшем от него человеке. А так как я регулярно причащаюсь, исповедуюсь, стараюсь не грешить – не получается, конечно, но я хотя бы стараюсь, Бог и намерения целует – то мне это помогает. Мужу моему помогает. Чтобы нам от этого защищаться, мне были явлены молитвы от Господа, от его угодников. Существует целая книга с этими молитвами, вот она лежит. Это мой духовный опыт. Хотя написана она от третьего лица. Видения и явления закончились в 1998 году, и больше у меня их не было. А вначале меня просто за руку вели. От одного святого угодника, к другому. Я эти молитвы читаю, и Господь помогает. И не только мне. Сейчас очень многие люди страдают от колдовства. Я стараюсь всем, с кем меня Господь сводит, помогать…

 

— Ваш муж мог освободиться от этого воздействия самостоятельно? Своей молитвой?

— Мог, мог, но зачем… Сказано: молитесь друг за друга яко да исцелеете. Мы должны молиться друг за друга. Мой муж вообще очень твердый. Он очень стоек и силен духовно. Я могу в истерике быть, а он не будет. Он абсолютно контролирует ситуацию. Это качество меня в нем и привлекло, мой отец всегда четко контролировал ситуацию. Он не срывается на меня — знает, что я человек слабый – и всегда держит себя в руках. Даже если я его оскорблять начну, он будет терпеть.

 

— Когда вы и ваш муж почувствовали, что смогли выйти из под воздействия мамы, тещи?

— Меня мучила совесть, что я не общаюсь со своей матерью. Долг наш: чти отца своего и матерь свою и благо тебе будет, долговечен будешь на земли. Я не чту свою мать, я ее не поддерживаю и с ней не общаюсь. Уже тринадцать лет.

Меня она очень долго мучила, я не могла слышать ее голос, я начинала рыдать… но где-то лет шесть-семь назад я почувствовала, что освободилась. Мне сейчас 61 год. Представьте себе, сколько на это времени потребовалось. Сейчас я спокойно отношусь ко всяким ее оскорблениям. Она как-то на моего мужа написала заявление в милицию, что он меня убил, расчленил, закопал… после чего в мою квартиру привел другую женщину. К нам ходили менты, нас трясли. Я им говорила: вот я живая, и живу в этом доме уже почти 40 лет, нас знают все соседи…

 

— Это что, сумасшествие какое-то? Придумать такую историю?

— Это не сумасшествие, это одержимость. Сумасшествие — это болезнь душевная. А одержимость — это духовное заболевание. Бес ее одержит, он ею водит. Фамильный бес, семейный, родовой — вот он сейчас в ней. Все ее родственницы умерли страшной смертью. Кто самоубийством закончил, кто очень рано от рака умер, в мучениях. Страшные передряги были.

 

— Она практикует колдовством?

— Я, к сожалению, вернее, к счастью, этого не знаю. И знать не хочу. Судя по всему да, потому что живет она не плохо. У нее абсолютно новая квартира в новом доме. Кстати, сейчас она, скорее всего, при смерти, Но она упорно хочет мне свою квартиру передать при жизни.

 

— Зачем?

— Как может колдун передать своему родственнику в наследие родового беса? При помощи какого-то предмета. Понятно, что у нас в доме не осталось ни одной вещи, которую она к нам внесла. Когда мы чистили свою квартиру, у нас из кресел, из дверей, выпадали кучи заговоренных иголок, мы находили спутанные нитки, волосы и так далее. От каких-то предметов меня просто воротило.  Я надевала кофточку, и мне становилось плохо. Все эти вещи мы безжалостно порубили и выбросили на помойку, чтобы никому они не достались. Чтобы никто не пострадал. И купили все новое.

 

— Психотроника когда прекратилась?.

— Когда я ушла на пенсию. В квартире, в которой стоял психогенератор, появились другие жильцы – сейчас я не чувствую на себе никакого воздействия. Это произошло лет шесть назад. «Старым друзьям» я стала неинтересна. Из дома я почти не выхожу. Меня никто не видит. Я нигде не вращаюсь, нигде не появляюсь. У меня много всяких знакомых, но это совсем не то, что их может интересовать. В основном — это люди, которым мы помогаем.

 

— Чем вы можете объяснить, что психотронное и колдовское воздействия шли в параллели?

— Скорее всего, оба источника этих воздействий пытались использовать мои врожденные возможности. Спецслужбы обладают данными о нас, по крайней мере, с начала двадцатого века, и могут вычислить любого. Мы не знаем всех своих предков, они их знают. Они цепи выстраивают. У них есть специальное ведомство, которое собирает эту информацию. Людей, близких к оккультизму, вербуют и ставят на достаточно высокие посты. Например, я во сне – это был наведенный психогенератором сон – встречалась с каким-то высокопоставленным чиновником из этого ведомства. Он предлагал мне работать в лаборатории психогенерации. Психогенератор – это в принципе железка. Существует человек  — колдун или экстрасенс – который имеет контакт с бесами. И бесы якобы через эти приборы воздействуют на других людей. Зомбируют.

 

— Какой принцип действия прибора — это волна, частота?

— Не знаю, я не физик. Бес – это нематериальная сущность, которая свою волю и свои способности падшего ангела использует для того, чтобы человечество погубить. Превратить в колонию безвольных зомби – покорных слуг грядущего антихриста. Человечество для этого должно быть лишено души, лишено веры, Бога. Оно должно погрязнуть в пучине страстей. В грехах. И это постепенно происходит. К примеру, те грехи, которые — как раньше считали – вопиют к небу, сейчас объявлены сексуальными ориентациями. То, что в Библии названо содомией, сейчас называют гей-движением. И так далее. У лукавого существуют свои ходы, свои подмены. Это, так сказать глобальные цели, не сиюминутные.

Для их реализации должны существовать люди с врожденными свойствами, качествами, магическими способностями, которые могут держать под контролем большие группы зомби. Я была знакома с большим числом зомбированных людей. Один мне даже исповедь принес. А потом его Господь спас, он потерял память, куда-то убрел и в конце концов оказался в одном отдаленном монастыре. Его там подобрали, обогрели. Он пришел в себя, его постригли в монахи. Он живет в монастыре и о своей прежней жизни вообще не вспоминает. Мне этот зомби рассказывал конкретно, что и как они делают. Как людей зомбируют, как их используют.

Этого человека бес носил по воздуху, чтобы он мог за мной следить. Он жил далеко за городом, в Подмосковье, я в Москве. Я приходила в какой-то храм – причем я никому не говорила, куда я пошла – через пять минут этот человек оказывался за моей спиной. Ну, вот как это?

 

— Прямо по Булгакову…или по Гоголю…

— Падшие ангелы обладают способностями телепортации. Они могут перенести любое тело на любое расстояние. Но для такого переноса человек должен быть полностью лишен своей воли, быть зомби. Магические методы зомбирования используются и в ламаизме и в индуизме, и во многих других восточных практиках.

 

— Как вы думаете, такое двойное воздействие вы смогли бы выдержать без помощи светлых высших сил?

— Никогда. Никогда бы не смогла. Мои кровь и гены, наоборот, влекли вниз. У каждого человека есть нереализованная гордость и почти каждый, хочет быть богом при жизни в теле. И если он обладает некими способностями, он может ими пользоваться. Не всегда для своего блага. Его может опьянять власть. А вот я была всегда лишена тяги к власти. Я любую власть — кроме Божественной — до сих пор не признаю. Не люблю власть, хотя в Писании сказано, что любая власть от Бога. Не противься власти. Это мой грех, и я надеюсь, что хватит моей жизни, чтобы его разрешить.

 

— Вы не гордый человек?

— Очень гордый. Очень гордый, обидчивый человек. Я с этим борюсь, но только Бог знает, когда я от этого избавлюсь. Я всегда страдала от того, что мой отец был орудием власти. И наша жизнь нам не принадлежала. По всей вероятности, отторжение власти шло с детства.

 

— Но он работал на Родину. Жертвовал собой, вами, жизнью…

— Так я сейчас только это понимаю. Он работал на Россию, и был крайне независим. Работал не на партию, а на Россию. Он был необычным человеком. В 1956 году, когда Хрущев отдал Крым Украине – а в Крыму жили мои дедки и бабки, которые были верующие и меня крестили — мы приехали их навестить. И вдруг на улицах стали вывешивать вывески на украинской мове: взуття, перукарня и одяг, женоче и чиловиче. Мы когда это увидели — даже меня, восьмилетнего ребенка, затрясло.

 

— Взуття – это обувь, перукарня – парикмахерская и так далее…

— Я это знаю, но тогда я этого не понимала. А отец сказал: вот так поступает наша власть. Отдает то, что ей не принадлежит. Тому, кому это принадлежать тоже не может. А вот дочка, представь, распадется Советский союз — рано или поздно это произойдет – и Крым окажется в руках иностранного государства. И ты сюда не сможешь приехать. Это он говорил в 1956 году. Я это запомнила на всю жизнь. Он буквально прорек то, что случилось на самом деле. Он был политиком, тонким аналитиком.

Он понимал, что все государства работают на распад России. Чтобы утвердилась темная власть над миром, Россия должна быть уничтожена. Он это чувствовал. Интуитивно, или, может быть, от резидентуры получал информацию. У него были агенты во многих сферах. Во многих странах. Я даже с ними встречалась, он меня для маскировки брал в разные поездки.

Как-то мы на яхте катаемся, мне показывают, как узел завязывать на парусе, а папа в это время сидит с хозяином яхты в каюте и беседует. Часа четыре! Потом после беседы, все выпивают винца, и нас везут на берег. Мы садимся в машину и уезжаем. А хвост с нас снимается уже при подъезде к посольству. Такие вот картинки жизни.

 

— Насколько, на ваш взгляд, наши и не наши резиденты сильны в плане контроля ситуации для управления миром?

— В не наших резидентах мало человеческого, очень мало. А в наших все-таки присутствует. Сами спецслужбы не управляют миром. Они подготавливают решения мирового правительства. Вы должны понимать, что все эти кризисы организованы по заданию этого центра. Там, где надо, спецслужбы ведут разрушительную, подрывную работу. Через агентуру, и другими способами добиваются своих целей. Вот смотрите, оккультизм как таковой никогда не был особенно свойственен России. Но его привнесли с определенной целью. Отвратить людей от Истины и пустить по ложному пути, ослабить. Зачем? Чтобы потом с помощью колдунов и экстрасенсов управлять ими.

 

— В Библии описаны периоды истории человечества, когда Бог сам управлял народами, государствами. Не ставил власть, а Сам был ею. Как вы думаете, почему сейчас Бог попускает управлять миром всяким темным силам?

— Мне об этом не дано судить. Я не могу судить о воле Божией. Я не могу знать даже о своей воле. Не могу знать Божия промысла ни о ком. Я для этого достаточно ничтожна. Я не знаю, почему Он это попускает. Значит, такова Его святая воля. А зло в мире — по грехам человеческим. Один мир уже был уничтожен потопом. Сейчас идут другие угрозы. Потому что после потопа Господь обещал человеку, что больше потопа не будет. Апостолы учили, что земля и все дела ее сгорят. То есть, в самом конце, при Втором пришествии Христа, мир очистится огнем.

Но на богословские темы я не считаю возможным говорить. Я не богослов, не обладаю ни знаниями, ни духом, чтобы судить о таких вещах. То, что касается нашей жизни, каких-то там перипетий, то, что мне Господь открывает — я вижу. И твердо этого держусь, даже если люди будут меня убеждать, что это не так. Я понимаю, что так. А что касается судеб мира – нужно быть великим святым, чтобы знать хотя бы часть Промысла Божия о человечестве.

 

— Тогда давайте поговорим о малом. Как вы решаете ежедневные насущные вопросы жизни, быта, строительства собственного дома? Сейчас, когда внешние силы на вас не давят.

— Как я их решаю. Говорю: на все воля Божья. И каждое утро молюсь. Господи, благослови меня в день сей. Поставь на дело его же сам изволишь. Сподоби меня весь день творити Твою святую волю. Не свою окаянную, не человеческую, тем паче не бесовскую. А Твою святую волю, Господи… Вот и все!

 

— Так вы выступаете против собственной гордости?

— Я и должна ее давить. Я должна быть рабой Божией. Раб божий — это свободный перед Богом человек. Это не раб, это человек свободный. Только Господь знает, что Он промышляет о каждом человеке, и если человек просит у Бога открыть свою волю, он становится свободным. Он творит то, что ведет его к спасению, а не к падению.

 

— Кто вам помогает?

— Угодники Божии, Матерь Божия. У меня есть любимые угодники Божии, я им молюсь. Вчера, например, ездила к преподобному Александру Свирскому, давно хотела. Он меня прямо звал, книги про него приходили, и все сложилось, чтобы мне приехать. Я помолилась ему у раки и говорю: батюшка ты меня вразуми, надо ли мне эту беседу с вами проводить, рассказывать о своей жизни. Я об этом не люблю распространяться и никогда обычно не говорю. Если это надо, ты не дай мне соврать. А если это не надо, то ты, батюшка, отведи это своими молитвами. Чтобы я никому не причинила зла, ни соблазна, ни искушения.

 

— Это вы просили именно о нашей теперешней встрече?

— Да. Меня приглашали на телевидение… В церковном мире обо мне знают, потому что со мной были всякие чудеса. Причем, зафиксированные в книгах. И перед каждой встречей со СМИ я так молюсь. В последний раз съемочная группа сказала, что надеть, в чем быть, чтобы не отсвечивать… Я все сделала, сижу дома, жду… А у них сломалась вся аппаратура… После этого я уехала в паломничество. Они мне домой звонили, звонили – муж ответил: она в отъезде, поезд ушел, вы в назначенное время не пришли – до свидания. Так эта история благополучно закончилась. А с вами — вот видите, сидим, беседуем…                   

 

— Расскажите о помощи Святой Матроны. Она сама приходила?

— Сама… Посмотрите на мою руку. Вот шрам от пореза стеклом. Его зашили, все зажило, но когда мы расстались с матерью, на этом месте выросла большая опухоль. Вот такая. Она стала расти и я поняла, что это идет не от телесной немощи, это что-то магическое. Опухоль пульсировала. Например, когда я молилась она спадала. Но меня это беспокоило, я не могла руку сжимать. И мне случайно — или не случайно — принесли Житие блаженной Матроны московской. Она очень помогает в вопросах, когда человек страдает от колдовства, магии, наведенных болезней… Это была маленькая тоненькая книжечка, написанная жутким примитивным языком. Свидетельства очевидцев… До этого я ходила в храм, просила, чтобы меня исцелили, говорила, что мне нужна моя рука, но ничего не происходило.

И вдруг я прочла эту книжку. Буквально за час. И облилась слезами. Я знала, что существует ее могилка на Даниловском кладбище в Москве. Я собралась и поехала. Причем у меня не было денег даже на дорогу. Но как-то я туда все же добралась. Подхожу, вижу большую очередь. Простояла в ней два или три часа. И всю дорогу я мысленно говорила: Матушка, помоги, спаси, вразуми, отчего это происходит. Я запуталась. Мне плохо, у нас дома все очень тяжело, я не привыкла жить в нищете. Сколько лет я уже в ней живу, помоги, у меня силы кончаются. Вот так молилась. Подошла к могилке, встала на колени, приложилась, отошла… и у меня хлынул поток слез. Я потом посмотрела – вся куртка была мокрая. Как будто бы на меня вылили полведра воды. А внутри меня, в сердце звучали слова, произносимые чудным голосом: детка, все будет хорошо. Ты же знаешь, кто это все делает. Это твоя мать, она хочет тебя вернуть, ты пойми это. А ты не хочешь к ней возвращаться, если бы ты хотела — ты бы сюда не пришла. Я тебе помогу, помогу.

И после этого в тяжелых ситуациях я стала слышать ее голос. Я ей говорила: матушка, не могу, плохо, сил нет. А она мне: ну что ты, что ты… вот давай так сделаем, вот давай сходим куда-то там, вот давай пойдем вот это посмотрим… Возьми вот это почитай, или вот посиди – тебе сейчас мысль придет. А иногда она меня просто сажала к столу и диктовала, а я записывала. Причем, это было не автописьмо, при автописьме человек не понимает, что он делает. Он не может отказаться писать. А я могла. Я могла ей сказать: да, ну не хочу я, Матушка, писать. Потом мне продиктуешь, я пошла в магазин. И в этом плане моя воля никак не подавлялась.

Очень много народу ходило на могилку, и мы с мужем ходили. И помощь пошла, у меня исцелилась эта опухоль. Сошла и все – только шрам старый остался и больше это меня не беспокоило. Вдруг как–то она является мне во сне и дает мне молитву. Я утром встала и записала то, что она мне продиктовала. А я раньше ее просила: Матушка, научи нас молиться тебе. Как тебе молиться? Я не знаю, о чем тебя просить. И вот она продиктовала. Спрашиваю: а что теперь делать? Она говорит: отнеси на могилку и отдай служительницам, они отнесут это куда надо. Я прослежу за этим. А потом говорит: когда я буду прославлена, у меня будет своя обитель «душ несмысленных, не ведущих Бога и не верующих в Него». Я молюсь за этих людей, страдающих от колдовства, от магии, за их потомков, и за других людей, страдающих в разных тяжелых обстоятельствах. И эти души будут приходить, я их буду вымаливать. Они даже на мытарства не пойдут, они будут приходить в мою обитель. Они при земной жизни не умели молиться, они будут учиться и постепенно переходить в высшие небесные сферы. К своим уже усопшим сродникам, праведным, которые в Царствии небесном. Я буду молиться за людей, которые в аду, вымаливать их. И действительно, она вымаливает. И еще сказала: Пока небесная и земная воля не соединились, я не прославлена и нахожусь в обители преподобного Сергия. Молитесь, чтобы Господь услышал, и люди меня прославили. Чтобы мне молебны служили, обращались ко мне, тогда помощь пойдет другая. Соединятся два потока молитвенных — земной и небесный.

 

— Так Она же причислена к лику святых…

— Это происходило в 1996 году. А ее прославили только в 99-м.  Как месточтимую. А для общего почитания, по-моему, прославили всего лет пять назад.

И она меня вела, все мне говорила… Я спрашиваю: Матушка мне нужно ремонт делать, нужно купить то-то и то-то, а денег всего вот столько-то, куда мне пройти? Она отвечает: ты сама знаешь. Ты – говорит — не думай, выходи на улицу, и мы туда дойдем. Я прямо чувствую — меня ноги несут на трамвайную остановку…

 

— Вы что идёте на остановку и не знаете куда поедете?

— Не знаю. Но знаю, что мне надо на трамвай садиться. Сажусь, еду. Знаю, когда выходить – выхожу. В тупике каком-то…

 

— Как это все происходит? Вам (с вами) говорит голос?

— Нет.

 

— Помните, как Юрий Никулин рассказывал про свой внутренний голос?

— Да никакого внутреннего голоса нет…

 

— А что есть?

— Все мое существо духовное и материальное знает, что ему делать. Это не сознание… Есть у нас подсознание, через него на нас воздействую бесы, есть сознание – это наш рациональный ум, разум, и есть сверхсознание, которое обращено к высшим сферам. Через сверхсознание мой организм узнает, что делать, куда идти. Он туда и идет. Причем, если меня бес заставляет куда-то идти, я сопротивляюсь. У меня ноги не идут. Я вырываюсь. А если Матушка подсказывает – я иду. Я пришла в магазин и увидела то, что мне надо. И ровно на ту сумму, которая у меня была… и мне все купленное еще домой бесплатно доставили. Все это делается буквально сразу. Матушка Матрена мне больше чем мать.

 

— То есть, реализуется как бы серия закономерных случайностей…

— Ну, да. Никто  меня не заставляем никуда идти. Не хочешь, не иди. Потом сама пожалеешь. В три раза переплатишь и купишь не то. У меня такие случаи тоже были. А однажды я просто сказала: Матушка, что ты меня дергаешь. Не хочу я с тобой сейчас разговаривать… У меня был бунт, святотатственный бунт… И Матушка меня оставила, против моей воли она не может мне помочь.

Но у меня так чудовищно сложились обстоятельства, что я из этого бунта вышла. Было наваждение бесовское, я с двумя бесами разговаривала. Но у меня было наваждение, что это я не с ними разговариваю. А со святыми. Но ощущения мои были страшными, было жуткие духовные страдания. И все это для того, чтобы я смогла понять, что я не туда пошла. Я пошла за бесом. Так бывает с любым человеком. По нашим грехам, мы не можем сочетаться с ангелами, мы можем сочетаться только с бесами.

 

— Давайте рассмотрим такой вопрос: когда темный человек воздействует на светлого человека — светлому становится плохо…

— Плохо, да…

 

— Как вашему мужу – у него холодела голова и прочее… А каким образом светлый человек может воздействовать на темного? Не должно быть, чтобы темному все было позволено, а светлому ничего…

— Если Господь не хочет, чтобы человек-жертва умер, Он сделает так, чтобы темному стало плохо. Чтобы он отвязался от светлого человека. Существует возмездие: какой мерой вы меряете, такой отмерится и вам. Темный ударил светлого, этот удар оборачивается на него. Как бумеранг.

 

— Но все равно получается «игра в одни ворота»…

— Господь сказал: в мире скорбны будете. Дерзайте яко же аз победит мир. Так должно быть. Человек в нашем падшем мире спасается только страданием, а страдание от кого? Оно должно от кого-то прийти. И не я буду отвечать моему врагу, а попрошу в молитве об этом у Господа воздать человеку по делам его. Врага я должна любить, а не бороться с ним. Я начинаю его жалеть, мне его жалко, я прошу, чтобы Господь занялся его спасением… И Бог делает, как нужно. А если я начну мстить, то удар пойдет на меня.

 

— Я не мел в виду мстить. Я хочу понять можно ли поток злой энергии перекрыть потоком доброй…

— Нет. Поток доброй энергии возможен только от Бога, у нас ее нет. Если ему угодно Он его запустит. Может, Он не будет человека наказывать, а просто вразумит его и тому стыдно станет. Надо всегда помнить, что мы не одни, что на нашей стороне легион Ангелов Божиих, а против нас легион бесов. Но Ангелы сильнее бесов. Через темного человека бесы действуют, подавив его волю, а Ангелы волю светлого не подавляют никогда.

 

— Это теория. А что получается на практике. Хорошо, что голова вашего мужа стала холодеть в домашних условиях. А если бы он был на совещании, на конференции, в присутственном месте. У Анатолия Собчака в книжке «Двенадцать ножей в спину» я прочитал, что во время предвыборных теледебатов, в 1996 году он чувствовал экстрасенсорное воздействие. От которого у него заплетался язык, он не мог аргументировано отвечать оппоненту.

— Я даже знаю этого человека. Который воздействовал.

 

— Как же так? Почему такая власть темных?

— Значит, Господь попустил это Собчаку по его грехам. А мне попускает — по моим, вам — по вашим.  Вот и все. Это попущение. Я не богослов, я не могу этого обосновать. Если я, например, злобствовала, или что-нибудь неправильное делала, или наврала кому-нибудь – тем самым я открыла доступ к своей душе. Бес смог мою волю подавить. И даже заставить бунтовать. Все по грехам.

 

— В чем сила молитвы. Как отмолить давно умершего человека?

— Почему нам заповедано молиться об усопших? Потому что каждая семья – это род. У каждого человека есть две ветви – отцовская и материнская. И там, в этих ветвях, целые цепи, там поколения предков до самого Адама. В цепи накапливаются грехи и добродетели — все что угодно. Люди рода, которые исполнили волю Божию — или покаялись и Господь их простил — пошли в Царствие Небесное… И они вместе с Ангелами молятся о нас — своих потомках. А люди, которые пошли в ад…

Вы знаете, чем отличается загробное существование от физического? В загробном уже нет своей воли. У человека там остается та воля, которую он избрал при земной жизни. Если он бесовскую волю исполнял, он пойдет в ад. Если Божью волю – Господь найдет, как его спасти. Но, к примеру, не хватило у человека сил. Он принес покаяние и умер, а плодов, достойных покаяния, не сотворил. Значит, как писали Святые отцы, он находится в каком-то отделе ада. У него своей воли нет, в чем застал его Господь, в том и осудил. Но он покаялся в своих грехах и не испытывает страдания. Но не испытывает и блаженства. Земная церковь – это невеста Христова и ей дана благодать молиться о покойных. Нет мертвых и живых, у Бога все живы. Душа существует в том или в ином плане. И души все связаны. Живые сродники, находящиеся еще на земле, приходят в церковь и начинают просить у Бога за душу умершего человека. И эти молитвы и просьбы постепенно облегчают его загробное существование. Этой ушедшей души. И этими молитвами он может подниматься, подниматься вплоть до Царствия Небесного. А если человек на земле был убийцей, совратителем, к примеру, детей, и в роду у него все пьяницы и убийцы, а верующих нет, то за его душу некому молиться. Значит, вплоть до Страшного суда он будет находиться в аду. И уже сам Господь вынесет окончательный суд об этой душе.

 

— Можете привести какой-нибудь конкретный пример отмаливания умершего?

— Мой отец умер без покаяния, о его вере я ничего не знаю. По крайней мере, явно он не был верующим и не был церковным человеком, это точно. Он был партийным, я не видела, чтобы он ходил в храм. Но после смерти он приснился моей матери в адском пламени. Он набросился на нее, душил и требовал: слова, слова мне принеси, молитву Богу. Она мне рассказала этот сон, поносила его страшным образом, что он ее душил, а я сразу поняла, что его мучают нераскаянные грехи. И он просит помощи. И церковными приношениями можно облегчить его страдания. И я начала ездить по монастырям и молиться. Сорокоусты заказывала, писала о нем, молилась и утром, и вечером. И мне показывали облегчение состояния его души. Сначала он был в темноте… мрачной, жуткой.

 

— Как вам показывали?

— Во сне. Меня очень часто ведут снами. Бывают от бесов сны. Но бывают и — как говорил Преподобный Амвросий Оптинский, — сны-зрения во спасение твоей души и облегчение участи ближних. Я видела отца во все лучших и лучших условиях. Он появился в более светлом помещении, потом окно показалось, потом он предстал в еще более солнечном помещении. Ему говорят: с новосельем вас. У него глаза стали радостными.

 

— И вы точно знаете, что это ваш отец?

— Конечно. Это абсолютно он. В возрасте, где-то наверное, около сорока лет, может быть чуть меньше – каким я его знала в детстве. Когда я родилась, ему было 35 лет. И потом я его вдруг вижу где-то в горах, перед ним сверкающий пик, дорога к нему идет прямая, он стоит в белом костюме, с яркими сияющими глазами, рядом стоит белый лимузин – это чисто психологические воспоминания, потому что папа в машине, как говорится, жил всегда. Он говорит: дочка, мне бы еще бензинчику. Я, проснувшись, побежала в церковь, заказала сорокоуст и больше он мне никогда не являлся. А потом мне явилась Матерь Божия и сказала: твой отец спасен. В день его Ангела. Это было 1998 году, а скончался он в 74-м. Молится за него я начала году в 91-м.

 

— То есть, «вытаскивали» семь лет.

— Да. И в тот же день мне было сказано молиться о нем, как о блаженном воине. То есть, он оказался причислен к лику воинов. Я так и молюсь. Я не пишу записки, но мыслью и чувством я обращаюсь к Богу так, как мне сказано это.

Удивительно, в 57 лет я села за руль. Начала учиться водить и тут же начала его призывать: папочка, помоги. И нога у меня не на ту педаль идет,  и голова у меня дурная, и ты мне сказал – не води. А мне надо. И сейчас я, когда веду машину – его прошу, и он мне помогает.

 

— То есть, отмоленный вами человек вам же и помогает? Он ведь, по сути дела, теперь выше вас?

— Конечно, теперь он за меня молится. У него благодать за меня молиться. И я это чувствую. Мне гораздо легче стало в жизни. Настолько легче! У меня еще бабушка, Царство ей Небесное, попала в Небесные обители. Мне еще больше полегчало. А раньше я чувствовала, что на мне как будто могильная плита лежит. Чем больше душ нашего рода выходит из ада – тем легче становится жить. По-другому себя чувствуешь. Это не физические ощущения, какие-то такие, когда кажется, что по воздуху идешь. И радуешься, вот еще один освободился. У нас очень большой синодик.

 

— За отца вы молились, а за  маму?

— За колдунов, за врагов Божиих молиться нельзя. Должен молиться подвижник… Раньше был старец один — я забыла где, в Воронеже что ли – он мог…

 

— Но вы же вправе просить, чтобы она вышла их колдовства, из магии, из тьмы, обратилась к Богу. Это же ваша кровь.

— Мне мой старец сказал, что делать. Всю жизнь читать за нее канон Иоанну Крестителю. Он имеет благодать у Господа молиться за грешников. Даже на Страшном суде, когда и Ангелы, и святые замолкнут — Матерь Божия и Креститель будут молиться о таких душах. С 1995 года я читаю этот канон каждый вторник. Где бы я ни была. Вожу с собой канонник и читаю. Я только говорю: Господь, я не буду тебя ни о чем просить, ты сам знаешь… Вот так я молюсь за маму.

У меня сердце болит, я ее люблю, мне ее очень жалко. Она творит зло, потому что ничего другого в жизни не знала. Она не может остановиться. И только молитвами Крестителя она может быть спасена. Но сейчас ситуация еще хуже. Она видно при конце, ей уже 87 лет. И она хочет, чтобы я при жизни приняла от нее квартиру – ей надо передать свое колдовское дело. Я вам уже говорила, что колдун передает эстафету через вещь. А у нее большая и дорогая квартира в Москве, в новом доме. Ко мне подсылали адвокатов, нотариусов, еще кого-то. Они спрашивали: почему вы не хотите взять квартиру матери? Я отвечала: она мне не нужна. У нее есть родственники, пусть им оставит. Меня предупредил мой духовник — брать перед кончиной колдуньи от нее ничего нельзя, потому что с этим подарком она передает своего беса. Поэтому ей нужно мое добровольное согласие принять квартиру при жизни.

 

— Есть ли что-то в ваших контактах с иным, другим миром, о чем вы не вправе говорить публично?  

— Нет такого. В Православии, в вере – нет. В Православии все явно. Даже тайные молитвы, которые священник обязан творить в алтаре, напечатаны в книгах. Просто положено человеку в сане их читать – он и читает. Он такой благодатью облечен, а мы не облечены. Мы их читать не можем, но мы их можем прочитать в книгах.

В Православии нет никаких тайн. Все полезно, что человеку во спасение. Если человек не опытный духовно, я могу его искусить. Поэтому я не буду рассказывать ему такие вещи, которые он не осилит. Которые выше его понимания. Я ему приведу простые житейские примеры. Без всякого давления, чисто описательно. А если человек уже более тверд и имеет достаточный духовный опыт, я могу говорить с ним откровенно. Все ему сказать. Ему это уже не повредит.

 

— Нельзя вводить в соблазн.

— Да. К примеру, я расскажу неофиту о своей практике. А он подумает: о-оо, она там вещи  двигала, лечила… травы мешала.  А между тем травы исцеляют сами, я здесь ни при чем. Я только молюсь о болящем, и все… А человек может соблазниться. И начнет искать школу знахарей, будет сам пытаться научиться. Но этому не научишь… А я прожила долгую жизнь.

 

— Считаете ли вы её состоявшейся?

— Жизнь до смерти не будет состоявшейся. Все меняется. Существует какая-то цель моей жизни, и Бог до самого последнего дня будет меня к ней вести. Понятно, что цель любого человека – это спасение. Но у Бога есть промысл обо мне лично. Всего что Он хочет, я не знаю, и знать не могу. Я не дерзаю вопрошать Бога о Его промысле.

На разные случаи жизни Господь дает человеку разные таланты. И человек использует их. Например, вундеркинд, как правило, исчерпывает свой дар до 20 лет. Потом становится ординарной личностью. Я не знаю вундеркиндов, «продержавшихся» до конца жизни. Это если говорить о творческом начале нашего бытия…

 

— Что бы вы изменили в своей жизни?

— Я могу ответить словами иеромонаха Романа: «Юность моя могильным крестом видится мне в этой мути». Если б я могла, я бы свою жизнь не начинала так, как я начинала – в грехах, страстях, в авантюризме, в безумии. Я очень жалею, что меня не воспитали в вере.

 

— Но мы все, родившиеся в Советском союзе были поставлены в одинаковые атеистические условия…

— Но этого нам и не вменят. Такие грехи считаются невольными. Но сейчас я бы не проходила тот тяжелый, страшный этап жизни, который прошла. У меня не было бы этого опрометчивого, идиотского первого брака. Я бы не бравировали на людях, не разыгрывала из себя независимую. Не лезла бы на рожон.

У меня в молодости был какой-то авантюрный склад ума, характера. Какие-то увлечения, какая-то уверенность, что я все могу, что я очень умная. Сейчас я с ужасом думаю, что не то, что я ничего не могу, я даже мыслить так не могу. Потому что мне все это не полезно. Мне полезно совсем другое. Я бы раньше начала спасаться, быстрее бы обратилась к Богу, у меня не было бы таких душевных и духовных мук. Я не рассматриваю скорби – скорби у всех бывают. Отшельники, например, добровольно на себя скорби берут. Меня крестили в детстве, но я хотела бы, чтобы меня с детства и причащали, и в храм водили. И я тогда жила бы совсем по-другому.

 

— Что в христианстве для вас самое главное?

— Моя религия мне дает веру, надежду и любовь. Веру в то, что Господь сделает так, как будет лучше для спасения моей души. Надежду, что, несмотря на все мои страшные грехи и такую тяжелую, греховную жизнь, Он все-таки приведет меня к полному покаянию. К изменению жизни. А любовь? Во мне проснулась любовь к человеку. Я раньше всех ненавидела. А сейчас, если я кого-то не люблю — я его не ненавижу, а испытываю к нему сострадание, жалость, мне хочется ему помочь.

 

— Что вы посоветуете людям, оказавшимся в ситуациях, подобным Вашим?  

—  Если человек не верующий, я ничего не посоветую. Просить у Бога веры.

 

— Есть такая каста – мальчики и девочки мажоры. Им кажется, что делами своих родителей они повязаны на всю жизнь. Им не вырваться, а некоторые и не хотят вырываться. Что им делать?

— Им ничего не посоветуешь. Если у человека есть расположение, есть воля и намерение обрести истинный смысл жизни, даже если он атеист, Господь его приведет к Себе. Он покажет человеку Свое существование. А если человек противится Богу – ничего не сделаешь. Кровь, род, гены — они сильнее нас. Если, например, он и вырвется к Богу, все равно у него будут скорби – по грехам его родителей. Генетически грехи родителей отражаются на детях до третьего-четвертого рода. А грехи тяжелых государственных преступлений, таких как, например, кровавый переворот семнадцатого года —  гнетут потомков до седьмого колена. Грехи человека, выступавшего против Бога и своей страны, искупают его дети и внуки. Предавшие царя лейб-гвардейцы, министры, даже его собственный двоюродный брат, который пошел к временному правительству с красным бантом, совершили очень тяжелые преступления  — вот такие грехи наказываются до седьмого колена. У потомков таких людей наблюдаются серьезные генетические отклонения — страсти, очень большие скорби, заболевания, у них рождаются бесноватые или больные дети, паралитики – все это следствия родовой цепи грехов.

Нет мертвых у Бога, все живы и все идет по родовой цепи. Сейчас уже много книг на эту тему…

 

— Советовать здесь невозможно?

— Если человек придет ко мне с вопросом: что мне делать, я попал в эту кашу, значит он уже осознал, что это страшно, и что он не хочет туда идти. Ему можно помочь, подсказать, как пройти воцерковление, как начать молиться. Что почитать у Святых отцов, чтобы его вера укрепилась. Но если разговор идет на разных языках, я говорю на духовном, а человек на материальном – ничего не выйдет. Всем людям, находящимся в аналогичных ситуациях дать один совет нельзя. Все индивидуально. Все зависит от семьи, рода, и прочих очень многих аспектов. И собственного внутреннего расположения человека.

 

— Вы допускаете случайность или все в этой жизни закономерно?

— Случайностей не бывает, в это я верю твердо. Когда у меня произошел разрыв с матерью, в силу своей натуры — я очень переживала. Матерь Божия являлась мне пять раз. В первый раз она сказала: у тебя нет матери, оставь ее. Я твоя Матерь, молись мне, и Я тебе все подам, вразумлю тебя и наставлю. Она назначила мне день, и каждую среду я читала канон Ее иконе. Прочтя канон, я слышала Ее голос. Она говорила: садись и записывай. Она мне говорила о моей жизни, о направлении моего движения, о том, как лучше сделать. Разъясняла мои недоумения, подавала советы, как поступить, чтобы с меньшими скорбями выйти из какой-то ситуации.

Она дает мне терпение, когда я недомогаю, или болею. Спасает. Когда я попала в аварию, спаслась чудом — не было ни единой царапины. Во всех обстоятельствах она меня ведет. Причем ведет сама.

 

— Как вы чувствуете, что это именно Богоматерь?

— Я Ее видела, я знаю Ее голос, знаю ощущения на сердце, которые бывают в Ее присутствии. Сказано: «по плодам их узнаете их». Я знаю, какие плоды бывают после вразумлений Богоматери. Приходит мир и покой, разрушаются козни лукавого. Улучшается здоровье. Она советует, что мне делать. Но если Она не хочет, Она ничего не скажет. Только благословит и все. Если я наломала дров, согрешила – Она обязательно скажет: сядь и запиши свои грехи. А потом пойди с ними на исповедь.

 

— По небесной иерархии — это очень высокое покровительство…

— Это да. Но это и тяжелый крест, потому что — чем выше благодать, тем сильнее противодействие темных сил. Вам не передать какое сильное противостояние я преодолеваю. Но если я не нуждаюсь в немедленном указании, каком-то совете или помощи – Она ничего не скажет, или скажет: потерпи — все пройдет, все рассеется. Скажет: Я за тебя молюсь – и все.

При этом бывает, что Она и о котах печется… Заболеет кот, я с ума схожу – болезни то не кошачьи, а бесовские. Она мне говорит что делать: напои святой водой, помажь елеем, прочти псалом – бес отойдет. Бесы же и на животных нападают. А животные нам даются в помощь. В одну из моих клинических смертей меня две кошки привели в себя. Когда душа вернулась в тело, надо мной стояли две кошки и лизали мое лицо. Они почувствовали, что я ухожу, и позвали меня назад.

Со мной такие чудеса происходят, что я слабо надеюсь, что кто-то в них сразу поверит. Но надеюсь, конечно… Может быть, мои свидетельства будут кому-то на пользу.

 

Беседовал Владимир Хохлев