На 88-м году жизни после продолжительной болезни скончался известный поэт, переводчик, драматург Владимир Андреевич Костров.

Он родился 21 сентября 1935 года в деревне Власиха Боговарского района Костромской области. После школы поступил на химический факультет МГУ имени М.В.Ломоносова. Во время учебы в университете занимался в литературном объединении, руководителем которого являлся известный поэт-фронтовик Николай Старшинов.

Первая поэтическая публикация Кострова состоялась в феврале 1957 года в журнале «Юность». В 60-х годах стал заведующим отделом в журнале «Техника – молодежи», работал в журнале «Смена».  В 1967 году окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М.Горького. С 1980 по 1986 год являлся секретарем Московской писательской организации Союза писателей РСФСР. С 1986 по 1992 год трудился на посту заместителя главного редактора журнала «Новый мир».

В.А.Костров являлся профессором Литературного института имени Горького, председателем Международного Пушкинского комитета, вице-президентом международного Пушкинского фонда «Классика».

Он был лауреатом Государственной премии РСФСР имени М.Горького, Премии Правительства Российской Федерации в области культуры, Премии мэрии Москвы, «Большой литературной премии России» Союза писателей России.

На смерть Владимира КОСТРОВА

…он был из последних (всё меньше и меньше их становится), кто высоко нёс факел традиции, напитав его собственным, индивидуальным огнём – дара, мировидения, пропущенного через оный…

Хорошая последовательность поэтической логики рождает варианты афоризмов, и Владимир Костров, мысленно возвращающийся в невозвратное, вполне объективен в своей оценке реальности:

Вот женщина с седыми волосами
с простого фото смотрит на меня.
Тем чаще вспоминаю я о маме,
чем старше становлюсь день ото дня.

Как объективна печаль, либо различные формы грусти, одолевающие человека, исследующие собственные глубины, равно формы времени – тем более стихом.

Костров всегда лиричен, даже когда социальность прожигает его стихи; он точно ловит не зримые, но сильные флюиды, испускаемые центром речи, на котором держится вся махина языка…

Его стихи тяготеют к лапидарности – без излишнего нажима, но с хорошею словесной мускульною игрой; с умело положенной светотенью:

Срок настал, московская богема,
Нам с тобой проститься до конца.

Слишком жизнь – короткая поэма,
И всегда от первого лица.

И то, что герой может раствориться в собственном сочинение – следствие скорее времени, чем сердечной усталости, которая едва ли одолеет поэта, тяготеющего к световому началу: как Владимир Костров:

Солнце поднималось над горою,
И судьба глумилась над людьми.
Это сочиненье без героя
От меня, страна моя, прими.

…даже клочок огня – многое значит: и то, как увиден он – завораживает лирическою силой:

В керосиновой лампе – клочок огня.

Всё моё у меня под рукой.

Ты, Россия моя, наградила меня

Песней, женщиной и рекой.

Нет. Поля и леса не пустой матерьял,

Да и солнышко вдалеке.

Но себя я терял, когда изменял

Песне, женщине и реке.

И песни Владимира Кострова щедро изливались в реальность, гармонизируя оную: слишком дисгармоничную – по определению.

Они гармонизировали её, делая чуть добрее, добавляя волшебные лепестки лёгкого и прозрачного света…

Он обращался к истории, черпая в её множественных образах то, что, получив поэтическую обработку, становилось символом мужества, и вновь – поднималось вверх, по световой вертикали:

В темнеющих полях ещё белеют лица,

И смертная на них уже упала тень.

Нам не в чем упрекнуть солдат Аустерлица,

Но завтра, Бонапарт, настанет новый день.

Ещё стоит разрыв бризантного снаряда,

Но гамбургский счёт уже один-один.

Ещё теплы тела в окопах Сталинграда,

Но в стёклах мёртвых глаз уже горит Берлин.

Долгая жизнь В. Кострова была исполнена той мерой творческой подлинности, которая позволяет разбить поэтический сад, совместив его с собственной словесной архитектурой; и огни, испускаемые этой суммой, не погаснут на экзистенциальном ветру бытия.

Александр Балтин

.