Анастасия ТРИФОНОВА 

Смоленск

Об авторе: 

Трифонова Анастасия Владимировна родилась в 1987 г. в Смоленске. Кандидат филологических наук, работает учителем. Участница литературной студии «Персона» при Смоленском государственном университете.

Подборки стихотворений вошли в лонг-лист открытого Международного Волошинского конкурса (2015 г., 2016 г.), в шорт-лист Международного Тютчевского конкурса «Мыслящий тростник» (2017 г.). Финалистка I-го конкурса «Пристальное прочтение поэзии» (2018 г.).

Участница XVIII ежегодных Семинаров для молодых писателей Союза писателей Москвы; XXV Международного фестиваля свободного стиха.

Публиковалась в журналах «Кольцо А», «Юность», альманахе «Под часами».

Автор двух книг поэзии. Дебютная книга «Стихи другого человека» вошла в лонг-лист Международной Волошинской Премии 2018 г.

 

Заметки о книге Владимира МАКАРЕНКОВА «Я встретил друга»

и отдельных стихотворениях, включенных в нее

 

1.

Новая книга поэта, публициста, председателя Смоленского отделения Союза российских писателей Владимира Макаренкова недаром носит название «Я встретил друга» [1]. Здесь таятся сразу две встречи. Первая – читательская, когда будущая дружба с поэзией только предчувствуется, вторая – очередная, которая дарит старым друзьям – поэту, его рецензентам и критикам – радость пребывания на страницах одного издания.

А страниц много, более шестисот пятидесяти. Автор дает читателям понять: это книга-рубеж, книга-итог. Здесь не только избранные стихотворения, которые уже были включены в поэтические сборники, изданные Макаренковым за творческую жизнь, но и новые тексты, библиография автора, а также рецензии, статьи в СМИ и стенограммы выступлений, касающиеся творчества Владимира Викторовича.

Составителем книги выступил Евгений Самоедов, известный в Смоленске журналист. Оптика документалиста позволяет и читателю погрузиться в ретроспективу творчества Макаренкова, проследить путь осознания, который прошел автор, получить ответы на возникающие вопросы.

О стихотворениях Владимира Макаренкова в книге ведут беседу ученые, филологи, поэты, прозаики, критики, журналисты – люди, для которых слово является способом существования в мире. Их высказывания позволяют создать объемное, подкрепленное впечатление о творчестве Макаренкова, увидеть те тенденции и частности, которые, возможно, упустил бы взгляд неподготовленного читателя.

Статьи сопровождаются фотографиями и краткими биографическими сведениями об авторах, что отчасти напоминает фотоальбом. Поэт будто вводит читателей в свой литературный круг и приглашает к знакомству с произведениями.

Тематический спектр творчества Владимира Макаренкова широк, но традиционен и свойственен «тихой лирике» шестидесятых. Разговор в стихах идет о семье и Родине, о природе и русской деревне, о труде и прежних войнах, о любви, искренности и красоте, о времени, поэзии и духовных поисках. При работе в подобной системе координат автора подстерегает опасность «застревания» в прошлом, отсутствие эстетически современного звучания.

Речь идет совсем не о том, чтобы использовать актуальную на сегодняшний день лексику и обнажать сиюминутные общественные проблемы. Подобная модная публицистичность противоречит понятию лирики в принципе, хотя и способна вызвать мгновенный отклик. Однако это не поэтическое созвучие с читателем, а скорее механизм управления толпой, поле социологии и PR.

Речь о невозможности существования в крепко сбитом и хорошо детализированном, но чужом, уже созданном художественном мире. Движение вперед, создание собственного мира и отбор художественных средств для его расширения, способность говорить своим, а не чужим голосом – основа осознанных авторских поисков.

 

2.

Теперь заговорю от первого лица и прежде всего остановлюсь на той стороне поэзии Владимира Макаренкова, которая требует к себе особого внимания в отдельной статье – о песенной основе его лирики, берущей начало в творчестве Михаила Исаковского. Обратимся к стихотворению «“Чемен”, балык… застольная трясина…» [с. 444].

Формальная сторона его предельно традиционна, оно состоит из четверостиший, написанных пятистопным ямбом. Николай Гумилев в «Письмах о русской поэзии» говорил, что «у каждого метра есть своя душа», а пятистопный ямб чаще всего выбирается поэтами «для рассказа эпического или драматического». Действительно, перед нами рассказ о том, как герой «В Туркмении встречал рожденье сына».

Стихотворение ретроспективно и кинематографично, воспоминания рисуют пейзаж, похожий на кадры из фильма «Белое солнце пустыни». Автор с иронией и нежностью обыгрывает это сходство, позволяя событиям развиваться по благополучному сценарию: «А я счастливым был, живым Петрухой, / В роддоме навестившим Зульфию».

Взросление и возмужание самого героя после рождения сына также показано через призму киноистории: «Смотрю спокойно, как товарищ Сухов, / На всё, что продиктовано судьбой». Обретенные уверенность и спокойствие помогают выстоять в «трудную годину» военной службы и обрести себя, сбросить маски персонажей фильма. Но раз за разом героя заставляет возвращаться в памяти в тот счастливый день незавершенное дело, невысказанная благодарность, чувство вины: «Но так обратно я попасть хочу – / Внести поправку: в день рожденья сына /  Зажечь во славу Господа свечу».

Нельзя сказать, что в стихотворении применены очевидные фольклорные приемы: разного рода повторы, припев или зачин; мы не встретим здесь обращений и уменьшительных суффиксов. Тем не менее автор работает именно в народной традиции лирической песни, преломляя ее вслед за Исаковским. Он использует форму монолога – основную для лирического изложения – и вмещает в этот монолог законченный эпизод, придавая ему характер воспоминания. Тем самым автор раскачивает «память метра», позволяя высказыванию звучать в лирической плоскости. Интересно, что стихотворение начинается с того самого “пира на весь мир”, явного фольклорного элемента, который автор помещает-таки в текст, однако не на традиционное место, а в начало.

Поэт сознательно уводит свое произведение от сугубо архаичного звучания, он добавляет узнаваемые детали, не вызывающие диссонанса: Петруха и Зульфия на фоне туркменской природы выглядят абсолютно естественно, как и упоминание местного портвейна. Подобное введение реалий недавнего прошлого позволяет вызвать читательское узнавание и ностальгию. Произведение становится близким и понятным людям, принадлежащим определенным поколениям. В этом созвучии – голосов, мыслей, воспоминаний, чувств – и заключается предназначение народных лирических песен.

 

Настало время обратить внимание читателей на те стихотворения из книги «Я встретил друга», которые, на мой взгляд, заключают в себе возможности преодоления автором границ собственного художественного мира. Стихотворения, в которых автор делает шаг через себя прежнего.

На фоне обильных двухсложников и разбавляющих их трехсложников единичные свободные стихи выглядят в книге инопланетянами. Тем больший интерес они представляют, тем большее внимание к себе приковывают. Один из таких текстов – «Пуля 1937» [с. 590].

Стратегия построения этого стихотворения повествовательная, в основе лежат автобиографические события, лирический субъект максимально приближен к автору.

Перед читателями предстают четыре поколения одной семьи, и разворачивается семейная трагедия. Сын лирического героя огорчается утрате сведений о своих предках и разыскивает информацию о прадеде, как оказывается, «враге народа», арестованном и расстрелянном по доносу. Тогда становится понятным молчание о своем прошлом тестя героя, детдомовца, сына «врага народа». И герой, русский офицер, осознает, что, будучи военным, принадлежит к профессиональному сообществу, которое в тридцать седьмом году исполняло кровавые приказы. И он метафизически виновен в тех многих смертях и в одной конкретной смерти. А сын его – правнук «врага народа».

Почему бы не написать рассказ, очерк или статью, опираясь на этот материал? Автор делает выбор: помимо магии серьезного и тяжелого смысла – осознания причастности к истории страны, к истории семьи, чувства вины за смерть предков и парадокса неуместности самого себя, – творить и магию формы, пробовать новые для себя средства создания текста. И шагает через себя прежнего.

В свободном стихе из-за отсутствия традиционных приемов организации речи: рифмы, ритмического рисунка – начинает работать то, что не менее действенно и интересно для читателя. Например, цезура. Именно разрыв строк отличает прозаический текст от стихотворения и дает каждому стиху, каждому отделённому слову сверхсмысл. Благодаря цезуре этот текст обретает художественную силу и возвышается над публицистикой. Да, эмоциональность и рассуждение как способ организации мысли – публицистические приемы, но здесь они помещены в стихотворный текст и работают уже на его художественную основу.

 

О родителях не рассказывал

никогда,

ничего,

никому.

 

Перенесенные каждое на новую строку отрицания – ни…, / ни…, / ни…, – выстреливают в читателя, становясь эхом того выстрела.

 

Или:

 

Мой отец

метафизически виновен в смерти

моего прадеда.

 

Строка, длинная, как полет пули из прошлого в настоящее, разделяет отца (лирического героя, «убийцу») и прадеда («жертву»). Да и все стихотворение, если верить заглавию, полет той пули в рассказчика.

Такое осмысление связи былого и нынешнего, противоречий и парадоксальной неуместности себя ни в одном времени на основе реальной истории семьи становится не менее интересным, чем осмысление мистического и духовного опыта, которое мы видим в массиве медитативных стихотворений Макаренкова. Здесь тоже речь идет об опыте, но ином – историческом и бытийном. И в этом опыте не меньше силы, ведь он преодолевает рамки бытия: текст говорит о смерти и об осознании пусть косвенной, но причастности к смерти.

От частной ситуации автор восходит к обобщению. «Пуля 1937» – разговор о режиме, о преступлениях и трагедиях, о способности и неспособности признать ошибки прошлого и настоящего. Личность человека, мучимого совестью за чужие грехи, косвенно ложащиеся и на его плечи, противопоставляется безликой государственной машине, которая действует хладнокровно и беспощадно, уничтожая всех неугодных на своем пути.

«Проще не помнить», – говорит сын героя стихотворения, ставя диагноз обществу. Проще не бередить старые раны, чтобы не хлынул наружу ужас, который грызет изнутри каждого, становясь причиной «невроза поколений», бессознательного чувства вины. Но человека и общество может спасти осознание этого чувства, признание его и искреннее покаяние – радикальный пересмотр взглядов и ценностей. Государство же избегает подобных перемен – раскаяние становится невозможным.

Личностный, социальный, исторический конфликты, сплетающиеся в стихотворении, к финалу обнажают не только проблемы прошлого и этические проблемы существования человека и государства сегодня, но обретают духовную интерпретацию.

 

Следующее стихотворение, которое я открыла для себя, читая подборку Владимира Викторовича на сайте «45-я параллель», «Затяжка» [с. 248]. Короткое, два четверостишия, оно вмещает необъятное горе – потерю сына. Читатель уже знает, что в стихах Макаренкова лирический субъект сближается с автором и говорит его словами о его чувствах.

 

ЗАТЯЖКА

 

Примеривал твою рубашку.

И, как булавкой, зацепил

На сердце новую затяжку.

Потянешь – не порез – распил.

 

Как неуёмную надежду

Жестокой правдой погасить?

Надену ли твою одежду?..

Тебе бы, сын, мою носить…

 

На малом пространстве поэтического текста ценность каждого слова, избранного автором, возрастает в разы. Здесь нет места для заговаривания и заигрывания с читателем, если это не предполагает сам жанр.

При знакомстве с первым четверостишием может показаться, что ситуация предельно житейская – герой примеряет рубашку друга ли, отца ли. Читатель еще не знает, лишь предполагает. Автор же умалчивает об этом до последнего. И до финальной строки кажется, что ничего страшного не произошло, что идет карнавализация – герой в кого-то переодевается, надевает чужую одежду, ничего страшного. Насторожить может лишь затяжка на сердце, которая в мгновение ока разрастается до кровавой раны.

Тревога нарастает. Второе четверостишие предлагает больше вопросов, чем дает разгадок. Герой и сам не знает ответов и спотыкается на многоточии. Последний стих тоже не говорит ничего прямо, это лишь интонационный намек, тяжелый вздох. Читатель должен догадаться. «Надену ли твою одежду?..» – вопрошает живой отец, обращаясь к погибшему сыну. Ответа нет и не может быть: непреходяща рана на сердце, остра боль.

Основная деталь стихотворения отсылает читателя к выражению «родиться в рубашке» – это о человеке со счастливой судьбой, которому удается преодолеть любые трудности и опасности. Эта перекличка незримо давит на героя, который осознает несправедливость жизни – невозможность поменяться рубашкой – судьбой – с сыном.

В этом стихотворении автор избегает подробного проговаривания, что выделяет текст на фоне многих других. «Затяжка» расходится, как ткань на рубашке, как сердце героя, – тире, многоточия, вопросительные знаки создают интонационную разорванность и фрагментарность. Но фрагменты эти не рассыпаются, а ненавязчиво подталкивают читателя к пониманию и осознанию самого страшного. И это тоже шаг автора через себя прежнего.

 

5.

В книге «Я встретил друга» всего три текста носят название «Молитва» и все их связывает одна тема – смерти: «Молитва старшего брата», «Молитва Господу» и «Молитва Богородице» [с. 239], о которой и пойдет речь.

По форме это стихотворение не совсем традиционно для поэзии Макаренкова: регулярные катрены, где герой говорит о своем горе, чередуются с ритмически выбивающимся молитвенным рефреном, в котором отец обращается к Богородице с просьбой принять сына к себе.

 

Матушка

Богородица,

Сына в обитель прими.

Матушка Богородица,

Нежно его обними.

 

В противовес предыдущему тексту «Молитва Богородице» – монолог, в котором герой облекает в слова и подробно проговаривает свою боль. Перед читателем возникает казалось бы мирный и уютный пейзаж: дом, сад. Но урожай страшен: висящие на ветках сливы напоминают слезы. Стихотворение кинематографично, пейзаж меняется: вслед за героем читатель видит кладбище и свежую могилу, венки на которой превращаются в косы с вплетенными в них черными лентами. И вновь смена кадра: перед глазами героя сад Господень, где те же сливы на ветках напоминают уже ноты в партитуре небесного оркестра, в котором всем музыкантам место есть, значит, найдется и для сына героя стихотворения. Молитва услышана.

Пронзительная интонация стихотворения, осознание и признание человеческого бессилия – это трудный, переломный, но очень важный шаг, который делает автор, наполняя свой художественный мир духовной силой.

Молитва меняет все окружающее, помогает преодолеть горе и вселяет в сердце надежду. Смена пейзажных планов – от печального земного, через траурные ворота, к светлому небесному – происходит благодаря повторяющейся молитве отца. И сад земной перекликается с садом невиданным, давая живущим надежду на то, что для всех нас найдется в нем место.

В этом стихотворении автор выбирает более свободную в сравнении со многими своими произведениями форму. Высказывание оказывается не стеснено узкими рамками рифменной или ритмической необходимости. Эта интонационная свобода позволяет авторскому голосу выдержать высокую ноту до самого конца.

Удивительно получилось: движение по книге я осуществляла с конца, а все отмеченные мной стихотворения так или иначе связаны с темами вины или смерти. Закончить заметки хочется на светлой ноте, поэтому я перемещаюсь в начало и останавливаюсь на стихотворении «Колодец» [с. 21]. И начинается оно с описания сизифова, но вполне реального труда:

 

Сухой песок копать лопатой

Не так легко, он всё равно

Сползает по стене покатой

Назад и засыпает дно.

 

О теме труда хотелось бы сказать немного подробнее. Сегодня она скорее будет разрабатываться прозаиками, чем поэтами, поскольку требует точной детализации и подробного описания самого процесса. В творчестве Макаренкова труд, созидание своего мира (не художественного, опять-таки реального) – строительство дома, работа на земле, в саду – одна из важнейших тем. И силы, которые герой его стихотворений готов отдать этому занятию, неисчерпаемы.

Итак, начало «Колодца» не обнадеживает. Такой труд может быть нескончаемым, потому что «Пустыня отдавать не хочет / Своей воды ни полглотка». Преодолевая жар и песчаный ветер, герой не оставляет надежды добыть пресную воду. И она появляется, правда, совсем не такая, какой ее ожидает увидеть герой – не прозрачная и голубая, а чавкающая под сапогами пенистая муть. Но и эта пресная муть – счастье уже потому, что она есть. А значит – на этом месте можно поставить колодец.

 

Затем поставить в яму бочку.

Без дна. И черпать муть ведром.

Приделать крышку и цепочку.

И только после строить Дом.

 

Жизнеутверждающий вывод: вода – начало всех начал, она дает силы всему сущему. Но в связи с образом колодца вспоминается и высказывание Демокрита «Истина лежит на дне глубокого колодца». Стихотворение обретает второй план. Герой не просто ищет воду, он копает вглубь в поисках истины, живой воды. И недаром в финале появляется Дом – символ мудрости и традиций. Традиция, историческая истина – память о предках, об истории своей семьи и Родины – и бережное отношение к ней являются основополагающими темами творчества Макаренкова, которые проявляются не только на смысловом уровне, но и в выборе формальных средств.

Вполне вероятно, автор со мной не согласится и отметит другие стихотворения как знаковые для своего творчества. Однако именно эти произведения стали основой моего восприятия итоговой книги «Я встретил друга» и открыли для меня Владимира Макаренкова как поэта трагического, способного на пронзительное высказывание, продолжающего искать свой путь и строить свой художественный мир с опорой на эстетические и нравственные принципы, которые он считает истинными.

Вечное движение от личного к общему, от узнавания к осознанию, от умиротворения к печали и наоборот, от громкого мирского к едва слышимому духовному изображено и на обложке издания. Полотно В. Кандинского «Черные линии» поддерживает идею книги: постоянные метаморфозы и бурлящее многообразие горько-черных изломов и радостно-ярких красок – это и есть жизнь.

 

 

Источник:

1. Я встретил друга. Владимир Макаренков / сост. Е.И. Самоедов (Черняк). – Смоленск: Свиток, 2019. – 664 с.: ил.                                                                                                                                                                                                                        Адрес сайта НООБИЛИОН, книга «Я встретил друга. Владимир Макаренков», 2019, Свиток, Смоленск, 664 стр.https://omskmark.moy.su/publ/essayclub/noobiblion/0000701_b_makarenkov_chernjak_javstretildruga_2019/111-1-0-3362