Об иллюстрировании книг, о шрифтах и об Иоанне Грозном рассказывает член Союза художников России, доцент кафедры станковой и книжной графики Санкт-Петербургской государственной художественно-промышленной академии имени А. Л. Штиглица – Юлия КУРШЕВА.
— Юля, как рождается книга?
— Наверное, как и ребенок – в муках…
Однажды книгоиздатели задали мне такой вопрос: сколько нужно оформить книг, чтобы перед очередной рукописью не испытывать трепета и страха? Я задумалась и поняла, что для меня каждая новая работа – это новый страх. И трепет. И одновременно – очень большой интерес. Когда я получаю новую рукопись – я получаю возможность создать целый новый мир.
Книга – это не просто картинка, это – «машина времени», которую можно пролистывать вперед и назад. Повторно возвращаться к определенному месту текста, рассматривать иллюстрации. В книге все имеет значение. Не только картинки внутри, но и обложка-рубашка, которая первая встречает читателя. Дальше идет – форзац, который вводит в настроение книги, далее — другие декоративные элементы, которые создают настроение.
Я думаю, пытаюсь понять, что сказал автор, изучаю уже существующие иллюстрации… Или – не изучаю. Изучаю эпоху, в которой было создано произведение. И, наконец, начинаю уже на правах соавтора книги что-то рисовать…
— Что нужно для того, чтобы войти в образ литературного героя? Или в «воду» описываемой в романе ситуации?
— То же, что в театральной режиссуре – сначала нужно представить героя, почувствовать его характер. Я обычно пользуюсь багажом образов, живущих в моей памяти – друзей, знакомых или просто людей, встреченных на улице. Ищу — на кого похож литературный герой. Я иллюстрирую много детских книжек, образы злодеев и злодеек я списываю с живых людей. Изображая злодеев, я вспоминаю злых и скандальных продавщиц, алчных сантехников или противных учителей. И, наоборот — все добрые герои похожи на тех, кого я люблю – на мужа, детей, маму, подруг…
Мне очень нравится, как работают мультипликаторы – сидят перед зеркалом и «строят рожи». И зарисовывают их, чтобы потом передать эти эмоции героям своих мультфильмов.
— Может герой быть похожим на тебя?
— Мы часто рисуем сами себя. Проявление своего, индивидуального «Я» зависит от мастерства – насколько художник владеет рисовальной техникой. Чем более он мастеровит, тем больше у него возможностей избежать случайных совпадений. Замечательный ленинградский-петербургский иллюстратор Лев Геннадиевич Епифанов и многие другие художники его поколения умели создавать образы исключительно яркие. Внутренний мир художника всегда читаем в его произведениях. Одни творения добрые и светлые, другие холодные и надменные.
— Насколько графический образ героя в разных иллюстрациях должен быть одинаковым? Нельзя ли состояния героя – грусть, радость, задумчивость – передать разными образами?
— А зачем? Мастерство заключается в сохранении похожести героя — от начала и до конца книги. Художник при этом должен передать его разные состояния. Непрофессионалам это сложно.
Любой персонаж книги должен быть узнаваем. В какую бы одежду он не был одет… Грустит он или радуется. И, конечно, все должно соответствовать тексту.
На несоответствие, к примеру, очень чутко реагируют дети. Минимальное расхождение с текстом вызывает бурю негодования.
— Это если в Сказке о красной шапочке — шапочка синяя?
— Ну, это уж совсем… Это не минимальное расхождение…
Мой ребенок, читая сказку про дядюшку Лиса, который хотел сварить Кролика, заметил, что в тексте написано про укроп, а в руках у Лиса нарисована петрушка. Возмущению не было предела…
В детских книгах нужно быть внимательным ко всем образам и деталям. Важна фотографическая похожесть разных рисунков одного героя. Но герой не должен быть одинаков – должен меняться, как меняются актеры на сцене театра, чтобы передать эмоции.
— Чем отличается станковая графика по мотиву литературного произведения от книжной иллюстрации этого произведения?
— Книга обладает набором качеств, которые оформляют произведение. Живописные полотна или графические листы не обязаны иметь текст, форзац, обложку…
Книга – это серебро набора. Текст, который мы читаем, может быть приятным для глаза, и может быть категорически неприемлемым. Гарнитуры шрифтов могут не соответствовать произведению и описываемой эпохе. Например, Шекспира нельзя набирать готическими шрифтами – только шрифтами эпохи возрождения.
Аналогичные требования и к книжной иллюстрации. В отличие от «свободной» картины, книжная иллюстрация должна быть органичной частью целого. Она должна сочетаться с полосой набора, со шмуцтитулами, которые настраивают на восприятие текста. Мои педагоги – книжных дел мастера Геннадий Епифанов, Ирина Птахова – рассматривали книгу только так и не иначе. Хотя существуют иллюстраторы, которые рисуют отдельные картинки и не участвуют в создании книги.
Я часто встречаю книжки, в которых картинки, которые художник видел стоящими в полосе набора, ставятся издателями на вылет, под обрез. Из-за этого часть иллюстрации уходит в загиб между страниц, что приводит к искажению композиции картинки. Это печально.
— Может ли иллюстратор не срисовывать образ героя с выписанного писателем, а создавать свой? Как, к примеру, в театре сейчас модно давать свои трактовки…
— Мне нравятся эксперименты с графическими техниками и трактовками образов. На мой взгляд, важно сохранять атрибуты эпохи, детали, указанные автором в тексте. В современном театре часто происходит изменение авторского текста, в книге это невозможно.
— Как книжный график взаимодействует с автором произведения?
— Сначала утверждаются эскизы, образы… Это похоже на кастинг в кинематографе. Каждый герой вырисовывается отдельно и должен быть принят автором. В последующем автор может вмешиваться в процесс иллюстрирования. Может сказать: я не это имел в виду, вы не поняли… Это в случае — когда автор жив. Если он давно умер, согласование графического материала осуществляют редактор, художественный редактор, директор издательства, диктующий свои правила. Книжная работа чаще всего связана с заказом.
— Вопрос об оформлении книги – в целом?
— Есть традиционные решения, которые уже сложились. Которые нам навязываются или, наоборот, которые мы считаем удобными, проверенными.
К примеру, книжные поля нужны для удобства. Но сейчас книжку могут делать без полей. Дело оформителя решить, каким путем он пойдет – традиционно-историческим или креативно-современным. Этому нужно учиться у мастеров. 
— Расскажи о нововведениях в книжной графике. Вообще, в книге…
— Книга в своей форме достаточно консервативна – это плоскость, это преимущественно двухмерное пространство (я не говорю о книжках, которые раскладываются в объем). Книга – это страницы, которые сшиты и вставлены в переплет.
В этот консервативный объект массу нововведений внесла компьютерная графика. Раньше способы создания книги были полны технических ограничений. Сейчас цифровые технологии свергли множество правил. Мы можем буквы располагать где и как угодно, картинки совмещать с буквами, вставлять картинки в буквы и наоборот — буквы в картинки, можем ставить шрифт вдоль и поперек, вверх ногами и т.д. Можем начать огромную букву на одной странице, а закончить на другой…
Сейчас очень много форм электронных книг, которые совмещают в себе новую интерактивную реальность. В них много инноваций.
В книгу начинают включаться разные виды искусств. В ней появляется звук, анимация… Через VR-очки мы можем видеть новую реальность…
Мне очень интересно, какой будет новая книга будущего.
Но старая книга пока еще живет.
В школе нас когда-то ругали за чтение книг под партой вместо уроков. Сейчас детей читать заставляют. Книга становится несколько архаична и элитарна.
Благодаря книге мы можем узнать мысли человека, который нас интересует, почувствовать их. К примеру, читаешь «Письма о добре» Д.С. Лихачева и ощущаешь теплоту и свет, идущий от авторского текста. Книгу нужно читать медленно, вдумчиво…
Несмотря на все нововведения, мне больше нравятся бумажные носители – потому что в них можно легко вернуться на несколько страниц назад и перечитать нужное место. Хотя и на электронных носителях сейчас тоже можно перелистывать.
— Как ты начинаешь иллюстрирование?
— Читаю, перечитываю… Формирую макет. Определяю количество иллюстраций. Расписываю, что на них — какие предметы — должны быть. Если это учебник или учебное издание, редактор выдает список с описанием иллюстраций. Ну, и пошло…
— Как создается шрифт? Что в шрифте главное?
— Главное – читаемость шрифта. Шрифты создаются людьми другой профессии – это фантастически умные люди, способные учесть массу технических и художественных нюансов. Создать новый шрифт очень сложно – буквы имеют длительную историю.
Есть несколько видов шрифтов. Есть шрифты, называемые акцидентными. Буквы в них имеют право быть нечитаемыми, непохожими ни на что, их можно переворачивать с ног на голову и делать с ними все что угодно – такие шрифты мы используем, например, для заголовков. Для чего-то, что должно произвести сильное впечатление.
А есть шрифты наборные. Набор – это текст. Тут требуется только одно – легкая читаемость шрифта.
— Самый «читаемый» шрифт – «Таймс»?
— «Таймс» – шрифт не книжный. Он был создан для электронных носителей. Сейчас многие ошибаются, когда «Таймс» используют в наборе текста для бумажных изданий. Хороших шрифтов не так много.
— Тебе довелось создать свой шрифт, от «А» до «Я»?
— Акцидентный – да. В институте есть такое задание.
— Можно увидеть твой акцидентный шрифт?
— Да, можно.
— Может ли шрифт ассоциативно отразить литературную идею?
— Каждая буква – это образ. Буква может быть толстой, широкой, узкой, тонкой – как человек. Звонкой… Шрифт – это музыка черного и белого. Музыка линий. У шрифта не много способов себя выразить, но они есть. Есть засечки. Или – их отсутствие. Есть основные стойки, есть дополнительные. Иногда случается равенство этих стоек. Бывают закругленные сочленения, но встречаются и жесткие линии.
— Вопрос о шрифтовых стилях?
— Шрифт по своей стилистике тесно связан с архитектурным стилем той эпохи, когда шрифт родился. Если мы посмотрим на архитектуру Древней Греции – на арки, на сочленения архитектурных элементов, а потом — на древнегреческие буквы, то обнаружим одинаковость геометрических форм, пропорций, одинаковое стремление к квадрату. Круглая арка римского стиля будет читаться в букве «О».
Вообще, буква «О» — знаковая буква. В готике она тождественна стрельчатой арке и напоминает миндальный орех. В модерне — стремится к природным формам, как и архитектурные элементы этого стиля.
— Получается, что шрифт вторичен по отношению к архитектуре?
— Шрифтовой стиль, не форма знака. Шрифт – в своей основе — очень консервативен. А что такое стиль? Это мода – в архитектуре, одежде… Это политические влияния, философские течения. Нельзя шрифт оторвать от того времени, в которое он был создан и достиг апогея совершенства. Хотя в букве всегда сохраняется базовая, утилитарная форма, как, к примеру, в женской юбке. В звуковом символе всегда есть неизменяемые, необходимые качества. Как в архитектуре всегда необходим вход, необходимы окна, крыша, стены. Также и в букве. При устойчивости образа есть неизменяемые элементы, отличающие одну букву от другой. В архитектуре комната может быть круглой, но до определенного предела. Буква тоже может меняться до определенного состояния читаемости.
— Какими должны быть соотношения между буквой – телом буквы – и просветами между букв?
— Иногда эти соотношения вычисляются с помощью математических расчетов, но я сторонник эмпирического подхода.
Как понять, насколько в композиции один предмет должен стоять близко к другому? Как определить молекулярную связь между буквами? Есть расхожие определения — «тяжелый шрифт», «рыхлый шрифт», «шрифту тесно» и т.д. Человек – существо чувствующее, он может отличить красивое от уродливого.
Что такое «рыхлый шрифт»? Это когда белого слишком много, и оно начинает «съедать» черное. Мы часто не понимаем, что белое в букве так же важно, как и черное. Если мы слишком сильно раздвинем тонкие буквы, они могут утонуть в белом. Слово разобьется и не соединится в целое.
— В набранном слове соседние буквы влияют друг на друга?
— Конечно. Например, если в русском языке мы букву «О» ставим рядом с буквой «П» — в строке получается много белого! И его ничем не заполнить. «О» с «И» — будут сочетаться уже по-другому. И так – со всеми буквами.
Поэтому очень сложно на одной странице ставить рядом тексты на разных языках – на русском, на немецком, на английском. Плотность набора будет отличаться.
В русской кириллице большое количество вертикалей иногда провоцирует ассоциацию с забором. В вывесках, на плакатах очень заметна разница между кириллицей и латиницей. В латинице больше округлых элементов – буква «S» и другие. Там больше косых штрихов. Поэтому латинская строка получается графически более интересная, более изящная.
Самое сложное для студентов, которые начинают заниматься шрифтом – представить букву как образ. Чаще всего, буквы начинают писать как в прописях.
— А надо рисовать?
— Да. Чем шрифты Леонардо да Винчи отличаются от шрифтов Дюрера? Ренессансная антиква Леонардо и его учеников – математически выверена и вычерчена. А шрифт Дюрера – нарисован.
Ирина Птахова — мой педагог — запрещала своим ученикам чертить буквы. Она говорила, что мы должны услышать музыку в линии буквы.
— Какой красивый образ! Это уже какой-то высший пилотаж…
— Это сродни пониманию древнего сакрального искусства. С этой мыслью я живу и стараюсь ее передать тем, кого мне доверяют учить.
Шрифт — это очень интересная область творчества. Она достаточно элитарна, чтобы сделать ее делом всей своей жизни.
— Конёк книжного графика Юлии Куршевой – шрифт или иллюстрация?
— Мой конёк – видение книги в целом. Я могу соединять все элементы книги воедино и отлично знаю, как это делать.
— Вопрос о декоративных элементах. Насколько часто ты пользуешься виньетками, буквицами, орнаментами? Вообще, в современной книге они нужны?
— Это элементы-помощники. К примеру, текст закончился, а пол полосы еще осталось свободной. Без концовки не обойтись.
Декоративные элементы — как сережки для женщины, как перстни, кольца – это украшения. Они могут создать атмосферу книги. А национальный орнамент может сразу настроить на восприятие национального языка или сказки.
Хотя сейчас на дворе такая интересная эпоха… Сейчас позволительно надеть красивую юбку и кеды. Пиджак с бабочкой и шорты… Мне трудно это воспринять, потому что я выучена в классическом понимании стиля, когда слово «дресс-код» обозначало определенный стиль одежды. В оформлении книг я еще не перешагнула через эту черту.
— Расскажи, пожалуйста, о своей самой сильной книге.
— Я ее еще не создала.
— Ну, тогда о самой яркой. Которая и тебя согрела и читателям понравилась… О самой удачной.
— Есть книги, в которых я реализовывала какие-то идеи… К примеру, сочетала графику и фото. Или – пластилин, тряпки и шишки. Каждый раз я ставлю себе какую-то задачу, решаю ее… А, потом думаю, что можно было сделать все по-другому. Мне очень нравится, как нарисовался Царь, для вашей книжки. Когда я на него смотрю, в душе теплеет.
Сейчас идет большой проект, и есть шанс воплотить все задуманное.
— Когда состоится твоя большая персональная выставка?
— Это не является целью моей работы. Я живу в книгах. Тиражи выходят – книги попадают к людям. Но выставка будет — посвященная произведению Михаила Лермонтова «Испанцы». Михаил Юрьевич Лермонтов – один из моих любимых поэтов. Я еще девочкой любила его больше, чем Пушкина. Вернулась к нему несколько лет назад и восхитилась силе его поэтического таланта. «Испанцы» очень интересное произведение. Очень редко публикуемое. И темы там такие – инквизиция, любовь, евреи… На острие ножа.
Я создаю графические листы по «Испанцам» с прицелом на книгу.
— Часто бывают ситуации, когда ты рисуешь не на заказ, а просто под впечатлением от произведения?
— В последнее время, к сожалению, — не часто. Раньше бывало больше свободного времени.
Когда я училась в СХШ, как-то с подругой мы вышли на этюды в центр города, на Невский проспект. К нам подошел спившегося вида человек – как выяснилось художник. И он сказал: «Искусство вас может разрезать пополам. Либо вы свалитесь в нищету и творчество, либо будете коммерчески успешны, но творчески несчастны». Я очень часто вспоминаю эту фразу и думаю, что в ней есть сермяжная правда.
Если книжник делает какие-то проходные вещи – он ремесленник, а сделать из ремесла искусство – для этого нужны смелость и большой талант.
— Многие молодые актрисы мечтают сыграть Марию Стюарт, а многие актеры – Гамлета. В книжной графике у тебя есть подобные мечты?
— У меня был печальный опыт. Я всю жизнь мечтала о «Снежной королеве» Ганса Христиана Андерсена. И вдруг Лев Геннадиевич Епифанов предлагает мне проиллюстрировать эту сказку. Я прыгаю до потолка и зачем-то начинаю смотреть работы художников, которые рисовали Снежную королеву до меня. И я оказываюсь в ступоре. Картинки я, конечно, нарисовала, но это был провал. После этого урока я ничего очень сильно не хочу.
Когда я училась в институте, наш печатник говорил нам, что книги нас найдут сами. Что они живые и приходят в руки, в тот момент, когда нам это нужно. Это так и есть. Я в тот момент начала изучать древнерусскую письменность, и мне, совершенно случайно, подарили рукописную книгу начала ХVI века. Просто взяли и отдали. Вот и «Испанцы» ко мне пришли сами.
— Какой созданный персонаж ты любишь более всего?
— Тот, который я создаю в данный момент. Но была забавная история. Я как-то иллюстрировала книгу об Иоанне Грозном… И влюбилась в него. В моем случае испарилось все злодейство Грозного. Дошло до того, что издатель мне говорит: это же отвратительный персонаж, а ты его рисуешь как жертву. В последних иллюстрациях царь-тиран должен был представать мерзким стариком, уходящим в ад, а я нарисовала почти святого старца, распинаемого толпой. Пришлось все перерисовывать.
Почему так случилось? Перед тем как начать рисовать, я очень много прочитала и просмотрела про этого царя. И его судьба мне почему-то представилась в совершенно другом свете. Не в общепринятом. Мне стало жаль Иоанна Грозного, он так много страдал в детстве! Жаль как мужчину, который внутри имел огромный потенциал и был способен на многое, но все пошло не в то русло из-за того, что Грозный в жизни был крайне несчастен. Кинообраз Николая Черкасова произвел на меня сильное впечатление. Я его даже использовала в книге.
— Юля, спасибо за этот профессиональный и детальный разговор. Надеюсь на его продолжение.
Беседовал Владимир Хохлев
