Электронные биографические ресурсы Президентской библиотеки пополнились ещё одной коллекцией – «П. Я. Чаадаев (1794–1856)». Пётр Яковлевич Чаадаев – русский философ, мыслитель, публицист – продолжает жить в своих сочинениях, опубликованных письмах, мемуарах современников, исследовательских трудах и других материалах, вошедших в коллекцию, приуроченную к его 225-летнему юбилею. В главном произведении автора – «Философических письмах» – содержалась столь беспощадная критика современной ему России, что власти официально объявили его умалишённым с предписанием никогда больше ничего не писать.

Родители Чаадаева умерли рано, и трёхлетний Пётр вместе со своим старшим братом был взят на воспитание сестрой матери Анной Михайловной Щербатовой: «Чаадаев рос балованным и своевольным ребёнком, а замечательная красота, бойкость, острый ум и необыкновенные способности, обнаружившиеся в нём очень рано, сделали его в родственном кругу общим баловнем», – рассказывает М. Гершензон в издании «П. Я. Чаадаев: жизнь и мышление». Сначала братьями занимались иностранные гувернёры, а затем обучать их были приглашены лучшие профессора Московского университета, куда впоследствии поступил Чаадаев. Помимо будущего создателя «Горя от ума», его товарищами здесь стали Н. И. Тургенев, И. Д. Якушкин, братья Перовские и другие талантливые сверстники.

Лет в 16, сообщает Н. Пузанов в издании «Пётр Яковлевич Чаадаев и его миросозерцание», «юноша был одним из самых блестящих молодых людей московского большого света и слыл одним из лучших танцоров. Он уже тогда отличался тем аристократизмом внешнего вида, светски-непринуждённой изящностью костюма, манер и поведения, которые не утратил до самой смерти. В сочетании с гордой независимостью суждений личность Чаадаева приковывала к себе взгляды».

Большую роль в становлении личности Чаадаева сыграло его собрание книг, ставшее широко известным в среде библиофилов. «Этот молодой аристократ был уже удивительно начитан и поражал резкой своеобразностью ума, – пишет упоминавшийся выше М. Гершензон. – Это был ум строгий и дисциплинированный как бы от природы, почти не русский ум: в нём не было и следа той распущенности и задушевной мечтательности, которая характеризует славянское мышление».

По окончании университетского курса Чаадаев был принят подпрапорщиком лейб-гвардии в Семёновский полк, участвовал в сражении под Бородиным, Тарутиным и Малым Ярославцем, под Кульмом и Лейпцигом. Биограф Чаадаева М. Жихарев в журнале «Вестник Европы» (Г. 6. 1871, т. 4) писал: «Храбрый обстрелянный офицер, испытанный в трёх исполинских походах, безукоризненно благородный, честный и любезный в частных отношениях, он не имел причины не пользоваться глубокими, безусловными уважением и привязанностью товарищей и начальства».

Успешная военная карьера была ему гарантирована. Пётр Чаадаев перешёл в гусарский лейб-гвардии полк и в 1817 году был назначен адъютантом к командиру гвардейского корпуса, генерал-адъютанту Васильчикову. Полк Петра Чаадаева был дислоцирован в Царском Селе, и здесь, в доме Карамзина, он познакомился с лицеистом последнего курса Александром Пушкиным, о котором слышал так много лестных слов от Грибоедова. Темы продолжительных бесед с поэтом отражаются в трёх посланиях Пушкина к Чаадаеву, которые характеризуют как автора, так и его адресата глубокими мыслителями и настоящими патриотами своего Отечества.

Четыре года, проведённые Чаадаевым в Петербурге (вплоть до выхода в отставку в 1821 году) были самым счастливым временем его жизни. Близость к Васильчикову, обширные связи и личное знакомство с великими князьями сулили блистательную карьеру по службе; его знал государь и, как говорили, прочил к себе в адъютанты. Но Чаадаев предпочитает отставку, мотивация которой становится понятной из письма к любимой тётушке (цитата взята из книги Гершензона): «Дело в том, что по возвращении императора меня должны были действительно назначить флигель-адъютантом к нему; так говорил, по крайней мере, Васильчиков. Я счёл более забавным пренебречь этой милостью, нежели добиваться ея. Мне было приятно выказать пренебрежение людям, пренебрегающим всеми. <…> Вы знаете, что я слишком честолюбив, чтобы гоняться за чьей-нибудь милостью и за пустым почётом, связанным с нею».

Самое интересное в Чаадаеве – биография его философских идей и политических воззрений, которые неоднократно менялись. При этом, как отмечают историографы, они ни в коей мере не зависели от конъюнктуры.

Скажем, многие считали Чаадаева убеждённым декабристом, да и как, казалось бы, иначе? Чаадаев вращался в кругу декабристов, многие из которых были его друзьями, в какой-то период был членом тайного общества. Но если для одних новые политические веяния являлись предметом поверхностного увлечения, то Чаадаев с присущей ему глубиной проработал вопрос возможности насильственного свержения власти. «Трудно судить о том, принял ли бы Чаадаев при нормальных условиях прямое участие в декабрьском мятеже. Он был по натуре человек кабинетный, лишенный активности; его ум, созерцательный по преимуществу, едва ли был способен отдаться во власть фанатическому убеждению, направленному на достижение практической цели», – пишет М. Гершензон. «Ветреной толпы бесстрастный наблюдатель», вечно самоуглублённый и разочарованный Онегин – таким видел его Пушкин.

Как стратег и мыслитель Чаадаев пошёл дальше «практиков» декабризма. Он написал свои «Философические письма»без всякой надежды пройти тенеты цензуры и быть напечатанным. В рукописном варианте Чаадаев рассылал свои размышления самым проверенным друзьям. И вдруг без всякого участия с его стороны в 15-м номере «Телескопа» за сентябрь 1836 года было напечатано без имени автора первое «Философическое письмо» – единственное, где речь шла о России. Содержащееся в «письме» жёсткое обличение России с позиции превосходства Запада вызвало в обществе мощный резонанс и положило начало разделению русской мысли на западничество и славянофильство.

Журнал «Телескоп» был закрыт, дома у Чаадаева был произведён обыск, все бумаги изъяты и отправлены в III отделение. Николай II о статье выразился так: «Нахожу, что содержание оной – смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишённого». Целый год за Чаадаевым вёлся медико-полицейский контроль, которой был снят лишь при условии «не сметь ничего писать».

«Современники окарнали мысль Чаадаева и грубо вульгаризировали ту часть ея, которая одна оказалась им по плечу», – пишет Гершензон. Понял, один из немногих, Пушкин: «Он сразу уловил самую сердцевину учения Чаадаева – идею имманентного действия духа Божия в истории человечества – и возражает ему, становясь на его собственную точку зрения. Наша обособленность от Европы, вызванная религиозными причинами, не была, говорит он, несчастной исторической случайностью; у нас было особенное призвание, которое только под этим условием и могло осуществиться: России было предназначено спасти христианскую цивилизацию от татарского разгрома, – вот почему она должна была по воле Провидения, исповедуя христианство, жить отдельно от христианского мира, „чтобы наше мученичество ни на минуту не нарушило энергетического развития католической Европы“».

Выбитый из колеи нападками многочисленных критиков и цензуры, Чаадаев едет в Европу в надежде привести в порядок нервы и подлечиться. Путешествуя, Чаадаев переписывался не только с коллегами по перу. Интереснейшее письмо к нему композитора М. Глинки представлено в исследовании «Новые материалы о П. Я. Чаадаеве» (1896). Раздел коллекции Президентской библиотеки «Воспоминания о П. Я. Чаадаеве» предлагает также «Мои воспоминания» барона А. Дельвига, мемуары Д. Слонимского, М. Ковалевского, Н. Полонского и др. Практически все современники автора «Философических писем», как написано в книге «П. Я. Чаадаев: жизнь и мышление», осознавали, что «он не смешивался, не сливался с этим обществом. И каждый понимал, что это – не внешнее своеобразие, а естественная замкнутость чрезвычайно оригинального и личного мировоззрения, продуманного до конца и принятого бесповоротно. Чаадаев был не просто человеком с убеждениями, а человек, без остатка сливший свою личность со своим убеждением».

Источник:  Пресс-служба Президентской библиотеки