Лев Толстой был таким же философом школы, как Песталоцци, Монтескье, Коменский
«„Что я такое и как мне жить“, – пишет Л. Н. Толстой в «Ложных науках», и сказанным сразу же выдвигает две основные проблемы философии. Вся деятельность Толстого представляет не что иное, как разрешение этих вопросов, разрешение не путём научного анализа и употребления терминов типа „трансцендентный“, „имманентный“, „феноменальный“, „ноуменальный“, etc., а путём философского, мирообъемлющего синтеза…», – отмечает социолог П. Сорокин в исследовании «Л. Н. Толстой как философ» (1914), хранящемся в электронном фонде Президентской библиотеки.
9 сентября 2019 года исполняется 191 год Льву Николаевичу Толстому, гениальному русскому писателю с мировым именем, подчинившему своему духовному влиянию несколько поколений читателей в России и за рубежом. Понять противоречия этой могучей личности позволяет представленная на портале Президентской библиотеки обширная электронная коллекция «Л. Н. Толстой (1828–1910)». В перечне составляющих её раритетов – главные произведения Толстого «Война и мир» и «Анна Каренина», а также редкие книги о нём: «Душа Л. Н. Толстого» (1913) Н. Тимковского, «Л. Н. Толстой как философ» (1914) П. Сорокина, «Беседы с Л. Н. Толстым» (1911) С. Спиро, «Как учит писать гр. Л. Н. Толстой?» (1903) Ф. Тищенко; представлено также эпистолярное наследие – «Письма Л. Н. Толстого» (1828–1910), собранные П. А. Сергеенко, «Письма графа Л. Н. Толстого к жене: 1862–1910 гг.» и др. – они позволяют сложить из частей целое, хотя и не исчерпывают эту незаурядную натуру.
Четвёртый сын в семье яснополянской ветви рода Толстых (мать была урождённая княжна Волконская) и рано осиротевший, Лёвушка рос под надзором русских нянюшек, немцев-учителей и французов-гувернёров. Из всех них мало кто понимал, какая глубокая внутренняя работа идёт в этом обычном на вид ребёнке: он много читал, много думал, пробовал писать. «Я прочёл, – рассказывал впоследствии Лев Толстой, – всего Руссо, все двадцать томов… Я более чем восхищался им, я боготворил его. В 16 лет я носил на шее медальон с его портретом вместо нательного креста», – пишет литературовед Р. Иванов-Разумник в своем исследовании «Лев Толстой».
В сентябре 1852 года в Петербурге вышла сентябрьская книжка «Современника», в которой было опубликовано «Детство», подписанное редакцией «Л. Т.». История души ребёнка, переданная с глубокой правдивостью и лёгким налётом сентиментальности, сразу обнаружила в авторе большого художника.
«Отрочество» 23-летний юнкер Толстой, так и не сумевший остановиться ни на одном университете и поступивший на военную службу, дописывал уже на Кавказе в период Крымской войны. Потом была «Юность», столь же горячо, как две предыдущие книги встреченная читателями. «Закончив свою юношескую трилогию, Толстой встал в один ряд с Тургеневым, Гончаровым, Островским», – подытоживает С. Спиро в мемуарах «Беседы с Л. Н. Толстым».
Однако настоящая литературная слава пришла после выхода в печати трёх его очерков «Севастополь». Защищая Россию в Крыму, Толстой увидел войну близко – и был ошеломлён её бессмысленностью, жестокостью, методами её ведения. Это была первая в литературе обжигающая правда о войне. «До Толстого войну в русской литературе романтизировали, – пишет Р. Иванов-Разумник в работе «Лев Толстой». – Надо было великому художнику попасть в осаждённый Севастополь, чтобы понять, что такое война, и описать её с потрясающим, беспощадным реализмом».
По возвращении с Крымской войны, согласно исследованию «Лев Толстой», начинающий писатель устремляется в попытке исцелить душу за границей, но всё оказалось тщетно: «В Люцерне он усомнился в социальных основах прогресса, в Париже усомнился в этических и религиозных его обоснованиях. Дневники и письма Толстого той поры проникнуты мрачными, отчаянными мыслями неверия в жизнь. „Вернувшись из-за границы, – пишет в „Дневниках“ Лев Николаевич, – я поселился в деревне и напал на занятие крестьянскими школами“».
Толстой, по его словам, вступил в период «трехлетнего страстного увлечения этим делом», полагая, что дело это «не то, что первой важности, а самое важное в мире, потому что все, что мы желаем осуществить, может осуществиться только в следующих поколениях».
«Когда я вхожу в школу и вижу эту толпу оборванных, грязных, худых детей с их светлыми глазами и так часто ангельскими выражениями, на меня находит тревога, ужас, вроде того, который испытывал бы при виде тонущих людей… И тонет тут самое дорогое, именно то духовное, которое так очевидно бросается в глаза в детях, – пишет Л. Толстой в статье «О свободном возникновении и развитии школ в народе», опубликованной в издаваемом им журнале «Ясная Поляна». – Я хочу образования для народа только для того, чтобы спасти тонущих там Пушкиных, Остроградских, Ломоносовых. И они есть в каждой школе».
Все современные школы, как помещичье-монархической России, так и буржуазной Европы, вместо того чтобы обеспечивать развитие детей, извращают природу ребенка – бросает Толстой обвинение официальной педагогике. А что же он этому противопоставляет?
Обратимся к страницам уникального толстовского журнала за март–апрель 1862 года, широко цитируемого как в раритетных изданиях, так и в современных исследованиях, например, «Русская народная школа в педагогическом наследии Л. Н. Толстого и С. А. Рачинского»: «Уроков на дом не задают… Учеников не мучит мысль о предстоящем уроке… Садятся они, где кому вздумается: на лавках, столах, подоконнике, полу и кресле. По моему мнению, внешний беспорядок этот полезен и незаменим, как он ни кажется странным и неудобным для учителя. Школьники – люди, хотя и маленькие, но люди, имеющие такие же потребности, какие и мы. Им весьма легко будет дойти до заключения, что надо подчиниться известным условиям для того, чтобы учиться. Учителя составляют планы преподавания на будущую неделю. Планы эти каждую неделю не исполняются, а изменяются сообразно требованию учеников».
Написанные Львом Николаевичем для детей пособия «Азбука», «Новая азбука», «Книга для чтения» отличают простота изложения и лёгкость запоминания, превосходный русский язык. Эти «детские» вроде бы сочинения выдержали свыше 30 изданий.
Яснополянский граф показал несостоятельность абстрактной педагогики, оторванной от практики: «Школа хороша только тогда, когда она осознала те основные законы, которыми живёт народ». Лев Николаевич вошел в историю русской педагогики как крупнейший оригинальный педагог-мыслитель и новатор. Ведущие учёные того времени считали, что Толстой был таким же философом школы, как и Песталоцци, Монтескье, Коменский.
Источник: Пресс-служба Президентской библиотеки
