Владимир ХОХЛЕВ
Санкт-Петербург
СТОП-НОГА
На этой станции одно время поезда останавливались, как на конечной.
Но садоводы, кому дальше надо, чтобы время не терять и в городе не киснуть, до этой станции, все равно, ехали. Чтобы на свежем воздухе свою электричку дождаться.
Вот и я однажды, тоже еду вечерком – осень на излете была! А за окном не то дождь, не то снег, холодно, сыро. И в вагоне – также. Но у меня все с собой. Периодически опрокидываю бутылочку – согреваюсь.
Слышу: «Поезд прибыл на конечную станцию. Просим пассажиров выйти из вагонов».
Ну, вышел. Темно на улице, ночь почти. Дождь вроде не идет, но какая-то сырость в пространстве. На платформе пара-тройка человек – кто в такую погоду, на ночь глядя, на дачу едет? Одиночки.
Прогуливаюсь по перрону, временами не забываю согреваться. А фонари светят, как из космоса – мутно, белесо и совсем не ярко. Мигают еще. Я, то и дело, вдоль рельсов взгляд бросаю – дальше ехать хочется. Но пока не видно, ни огонька, ни намека. А по часам вроде бы поезд уже должен появиться. Ладно, подождем. Воротник поднял, ссутулился, чтобы тепло из себя не выпускать, брожу. Закурил. Вдруг — я и не видел никого — из-за спины голос:
– Молодой человек, угости женщину… покурить.
Вздрогнул от неожиданности, оборачиваюсь… Действительно женщина рядом. Качается. Чего-то еще сказать хочет, но не получается у нее. Инстинктивно оглядываюсь, до ближайшего, нормального пассажира метров тридцать. Это так, на всякий случай. Осматриваю даму: объект вроде бы не опасен, обычная железнодорожная выпивоха. В пальто сером, длинном и грязном, с запахом характерным, на рукавах как будто рыбья чешуя поблескивает. Все как положено.
– Дай покурить-то. – Голос хриплый и уже обиженный. Как будто я уже обещал, но обманул.
– Ну, на. – Сигарету сам из пачки вынул, руки у нее грязные, подаю вперед фильтром.
– А прикурить?
Щелкнул зажигалкой, прикурила, как-то боком отошла. Я облегченно вздыхаю, но вижу, обратно плетется.
– Ты чего пьешь-то?
– Одеколон! – Злюсь, начинаю грубить. – Я вам сигарету дал, отстаньте! – Как еще с такими прилипалами быть?
– Ну, ладно. – Отошла, через полминуты опять. – Ну, дай приложиться-то. На один глоточек всего. Не видишь, женщина замерзла?
Зря я тогда на платформе пил… Увидела откуда-то издалека, ее и потянуло. А надо было просто так погулять. Но что делать? Теперь не отстанет, пока на глоточек не дашь.
– Ладно, – говорю, – дам на глоточек, но приложиться не дам. Есть тара какая-нибудь – отолью.
Гляжу, глаза радостно заблестели. Долго роется в своих бездонных карманах… И ничего не находит.
– Куда отлить-то? Видишь, нет ничего! – руки развела.
– Не мой вопрос. – Я опять злюсь.
– Молодой челов-е-ек, – тянет, – я все-таки женщина. – Тянет, икает.
– Стоп-нога. – Обидел, конечно, но уж очень отшить хотелось.
– Грубиян, невоспитанный. Вот сюда лей. – Складывает грязные ладони в лодочку.
– Прямо сюда?
– Давай, давай! Очень выпить хоч…ся!
– Ну, уговорила – лью. Держи крепче, не расплескай живительную влагу.
Отлил ей в ладошки немного, выпила, руки облизала и об пальто вытирает.
– А закусить есть?
У меня нет слов. Смотрю в упор, взываю к совести, но та глубоко и надежно упрятана. Смотрит своими маслеными глазами – и хоть бы что.
– Без завтрака сегодня… А уже вечер.
Я все-таки добрый человек: в боковой карман рюкзака лезу, от городского батона отламываю горбушку.
– Спасибо! – хватает булку, отходит, отворачивается и неестественно — наверно, без зубов — долго ее жует. Я понимаю, что передышка временная – сейчас еще раз закурить попросит.
В это время ситуация на дороге меняется – семафор в мою сторону зеленым зажегся. Но поезда все еще не видно… Может, думаю, пока не поздно, перенести рюкзак метров на тридцать. Тогда пострадает еще один, ни в чем не повинный человек. Он и так все видит и наверняка сочувствует. Ладно, остаюсь на месте. Может, сама отвалит.
– Добрый человек, возьми меня с собой. – Снова голос из-за спины.
Ну, как ты думаешь, я обалдел. Вот как человеческая доброта к доброму человеку других людей располагает! Стою спиной, не оборачиваюсь, и даже не знаю, что ответить. И съязвить хочется, а может и обидеть еще раз сильно, чтобы задумалась о себе, но не придумаю как. А тетка, опять:
– Ну, возьми меня к себе. Видишь, я одна на станции, совсем промокла. Икаю вот.
– Куда я тебя возьму? – Отвечаю грубо, с наездом, чтобы разом покончить со всем этим.
– Как куда? К себе домой! Ты где живешь?
– Неважно! – Скажешь, так уплетется следом, потом не отвяжешься. Не возвращаться же в город из-за нее.
– А что ты испугался. Не сделаю я тебе ничего. Погреюсь, отосплюсь и поеду домой.
– Сейчас поезжай.
– Да там эти… Ну, ты их не знаешь. – Вспомнила кого-то. – Нет, сейчас не могу. С тобой хочу!
– А я не хочу!
– А я, все равно поеду!
– Я тебя сейчас в милицию сдам.
– Кому, Петьке? А зачем я ему нужна? Он наоборот рад будет, что ты меня увезешь, у него сразу показатели по этой станции повысятся. Я же ему все углы обоссала… не специально, конечно, просто писать очень хотелось… Такая дурочка, простая. – Женщина смеется и сморкается в рукав, другим рукавом подтирает нос, продолжает канючить. – Ну возьми меня к себе… Всего на одну ночь-то.
– Да, жена у меня дома. Понимаешь?.. Печку топит. Ужин греет. Ждет. – Вру я, уже не выдерживаю. – Ну, как ты думаешь: вот мы так приедем? Вдвоем!
– Жена? – Трет лоб. – Да, жена – это некстати. Я думала, ты один будешь. Ладно… Лучше я с твоим соседом поеду. Вон поезд твой – не опоздай к своей жене.
Отходит и, не оборачиваясь, идет дальше по перрону в сторону моего одинокого попутчика. Ее штормит жутко… Отмахивается от меня руками, что-то кричит.
Так и расстались, и больше эта дамочка мне ни разу не встретилась.