Олег ЯНЕНАГОРСКИЙ
Ханты-Мансийск
Мачеха и смерть
Отрывок из неопубликованного интервью
— Мой юный друг, предлагаю изменить темы интервью, и поговорить о смерти…
Такими словами встретил меня на пороге своей квартиры старый литератор. При словах о «юном друге» я мысленно усмехнулся – мне пошел 61-й год, какая уж тут юность. Но для моего собеседника, успешно приближающегося к своему столетию, наверное, я был именно «юношей». Старик бодрый, веселый и ничем не походил на «старую развалину». Сегодня он был одет в красную футболку и белые джинсы. А на ногах… а на ногах ничего не было. Проще сказать, он был босой.
Мы прошли в огромный кабинет и сели в мягкие кресла возле маленького резного столика. Их хрустального графина хозяин разлил по серебряным бокалам отвар шиповника.
— Я хочу рассказать о смерти неопубликованных замыслов, поделиться скорбью о того, что не написал в молодости и уже не напишу в старости. Потому, что неизвестно, сколько этой старости осталось… «Законсервированные замыслы» погибли, как просроченные консервы, да простит меня Создатель за тавтологию. Начну свой скорбный рассказ с того, что писать я начал очень поздно – в 45 лет. Хотя, как теперь стало ясно, потенциал был, и надо было начинать еще в юности. Представляешь, я бы писал не всего 50 лет, а например, 75 или 80…
После этих слов я вежливо улыбнулся патриарху отечественной литературы. Он немедленно отреагировал:
— Наверное, думаешь, что старый пень из ума выжил и глаголет о не сбывшемся… Нет, я хочу, чтобы был мой «пример – другим наука». И тебе в том числе. Не оставляйте замыслы не осуществленными – пишите, а что получиться это уже будет «другая история».
Ты знаешь, что у меня хорошая генетика, на здоровье не очень жалуюсь. И вполне может быть, что мы еще выпьем с тобой красного сухого, отмечая мой век. Но, может быть и по-другому… и я уйду, не дотянув до ста лет… Поэтому я стал готовиться к неизбежному… В архив передаю свои бумаги и фотографии разных лиц, аудио и видеозаписи. Многое я видел и во многом сам участвовал… Не мне судить, что из собранного в жизни будет важным, а что – нет. Пусть потомки через десятилетия или века сами решают эти вопросы. Каждому времени могут быть интересны… или не интересны… совершенно разные аспекты жития моего и отечественной литературы.
Библиотеку я разделил в неравных долях и уже передал двум университетам. Старинные ноты подарил консерватории. Живопись и графика завещаны городскому художественному музею…
Я невольно посмотрел на книжные полки, возвышавшиеся у трех стен от пола до потолка – все они были заставлены книгами, иногда в два ряда. Хозяин перехватил мой взгляд и пояснил:
— А это мне пока для работы нужно. Отдал всё, что лежало на даче, в гараже и в других комнатах – книги, которые ни читать, ни перечитывать не буду… не успею уже. Но ты меня не отвлекай от главного.
Итак, отдал книги, документы, компьютерные файлы с аудио-видео записями, рукописи… Но осталось еще очень много… как бы правильно выразиться… «нематериального»… — невоплощенные замыслы, незакрепленные воспоминания, незафиксированные идеи и мечты прежних дней… Они толпятся возле меня в ночной тиши и при дневных звуках…
Горько вздыхают ненаписанные повести, сурово хмурятся романы, оставшиеся только в планах, кривят усмешки задуманные, но не рожденные рассказы, тихо плачут три комедии, которые уже никогда не увидят свет…
Старый литератор замолчал и опустил голову на грудь.
— Но ведь Вы же написали много другого, — попробовал я утешить его, — вон целая полка книг, опубликованных в бумажных вариантах, и я уж не говорю про электронные издания, аудиокниги, телеспектакли и кинофильмы. Вам ли горевать о ненаписанном?!
— Ты не понимаешь меня, — ответил старик, поднимая голову, — не чувствуешь боль нереализованных замыслов. Душа и ум породили их, но я же стал для них «злой мачехой», я же и погубил их. Это потерпевшие от моего расточительного поведения, от потери времени на ненужные дела, встречи, на обязательства, которые не надо было брать на себя. Да ты и сам знаешь, как это бывает – понимаешь, что тебе это не нужно, но отказать не можешь. Впрочем, иногда, кажется, что именно тебе это нужно, а потом приходит горькое осознание – «всё зря», «весь пар в свисток – а силы в песок». Если бы я хоронил каждый час потерянного времени, то могилы бы тянулись за горизонт.
Я внутренне поежился, представив такое кладбище, и ужаснулся, увидев себя в роли могильщика времени.
— Но послушайте, ведь именно Вы много лет назад при нашей первой встречи цитировали кого-то из классиков марксизма-ленинизма… ну о том, что нельзя жить в обществе и быть свободным от общества.
— Говорил. А ты – молодой да ранний — ерничал и прикалывался, что нельзя, мол, жить без женского общества. Но ты опять меня отвлекаешь от главной мысли. О женщинах мы поговорим позднее, тем более что уж мне-то есть что сказать…
Вернемся к писателям – скажу больше – к художникам в самом широком смысле этого слова, бездарно растратившим свое время. Но первый пример всего равно из истории русской литературы. Жил в начале ХХ века молодой и подающий большие надежды прозаик Александр Фадеев. Да-да… тот, который позднее стал Генеральным секретарем Союза писателей СССР, был обласкан властью, потом спился и пустил себе пулю в сердце. Кто сейчас интересуются его административно-руководящей деятельностью? Никто! Кто изучает его творчество? Никто! Потому, что время и талант он растратил на руководящую возню.
Я согласно кивнул, ибо не раз слышал горькие признания писателей о бессмысленно растраченном времени. А если честно говорить, так и сам я недалеко ушел от таких растратчиков.
Между тем, хозяин, распалившись от рассуждений, примолк, потом залпом допил отвар шиповника, и продолжил.
— Есть легенда, что английский священник Эдуард Юнг, масон и зачинатель кладбищенской поэзии эпохи сентиментализма, иногда спускался в могильный склеп, чтобы при дрожащем пламени свечи, укрепленной в глазнице черепа, записать на бумаге свои переживания. Легенда жива до сих пор. А кроме того, должен заметить, что мода на черепа в кабинетах творческих людей продержалась достаточно долго – и в истории живописи тому есть множество примеров. Memento mori – «Помни о смерти» — не самый плохой слоган, и череп, как его символ, дисциплинировал пишущую публику…
Жизнь писателей, и моя жизнь в первую очередь, — это огромное кладбище погибших замыслов, утраченных образов, угасших порывов духа. И когда я читаю про титанов трудолюбия — Лопе де Вега, Бальзака, Жоржа Сименона, Айзека Азимова или Крашевского — мне горько до глубины души.
— Ну, первые имена, а также про их трудолюбие и плодовитость, я, конечно, знаю, а вот про Крашевского ничего не слышал.
— Да ты вообще много о чем не слышал, — отмахнулся от меня хозяин, но потом, видимо решил просветить «юнца». — Был такой польский прозаик, поэт, историк, критик, журналист… в XIX веке. Прожил 75 лет, за полвека написал около 500 томов романов, повестей, рассказов, заметок и прочего. Утверждал, что роман из 6-10 тысяч срок писал за десять дней. Собирал исторические источники, вел обширнейшую переписку, на что тоже требуется время. Между прочим, — старик помолчал, а потом ехидно добавил, — на бумаге пером писал, а не на компьютере отстукивал.
— А Дюма-отец? — я задал вопрос, чтобы прояснить мнение собеседника, — он же лидер литературной плодовитости…
— Тут нет однозначности – точно неизвестно, что он написал, а что наплодили его соавторы и литературные рабы. Хотя и сам Дюма тоже отличался работоспособностью и усидчивостью…
Опять ты меня отвлекаешь! Да, к слову — плодовитые авторы, очень часто еще и переделывали черновики. А это тоже ВРЕМЯ и ТРУД. Шедевры возникают не по милости Божьей, а благодаря упорству и терпению. Впрочем, сказанное о черновиках к Сименону не относится – он ничего не переписывал. В результате бывало, что у него главный герой в начале назывался одним именем, а в конце – уже другим… И никаких исправлений своих ошибок Сименон не допускал и другим не разрешал этого делать. Но это так – к слову пришлось…
О чем я хотел сказать? А, вот… писатель, кроме личного творчества и бытовых надобностей, должен еще что-то читать и иметь время для обдумывания своих и чужих мыслей!
Ты понял, почему я говорю о растраченных и убитых часах? Пусть моя горькая участь будет предостережением для других!
— Простите, при всем уважении к Вашей позиции, и со всем интересом к услышанному, должен сказать, что история литературы полна других примеров – когда великое произведение писалось по 50 или 60 лет и оставалось незаконченным. И авторы трудились, что называется «не покладая пера». Гете писал «Фауста» всю жизнь, но так и не закончил…
— Вот-вот! Ты льешь воду примеров на мою мельницу! — вскричал старик и даже вскочил с кресла. – Великий Гете! Премьер-министр карликового герцогства, занятый ненужной человечеству административной деятельностью, с которой мог бы справиться любой болван, он же целые годы и десятилетия растратил на суету. И поэтому не завершил свою эпопею. И таких примеров – ТЬМА!
Эдмон Ростан хотел сделать в своей библиотеке специальную полку для ненаписанных книг. Представляешь – толстые тома в прекрасных тисненых золотом переплетах, названия на титульных листах… а внутри пустые страницы… Не успел – умер в 50 лет от гриппа… точнее – от «испанки».
Труд и затраченное время, время и труд – вот залог успеха настоящего писателя. Поэт может мгновенно уловить образ и одним махом написать стихотворение. Но у прозаика искусство рождается из сопротивления собранного материала. Настоящая проза не возникает без усилий, но для них нужно время.
— А графоманы? – я успел задать вопрос, пока мэтр переводил дыхание, — ведь они и усидчивы и плодовиты, но кому нужны результаты их труда?
— Я не о графоманах говорю, эта публика существовала всегда, а сейчас и подавно расцвела на просторах интернета. Я говорю о настоящих творцах, кому дарован огонь таланта… Впрочем, этот дар идет иногда на подсветку ресторанных столиков… Без дисциплины мысли и труда нет настоящего творчества. Флобер составлял планы своих романов по несколько месяцев – и работал ежедневно по многу часов! И закончив план, смело говорил – «Мой роман готов, остается его только написать». И начиналась трудная работа надо СЛОВОМ… Настоящее литературное произведение не подвластно смерти, но за его рождение и жизнь отвечает автор…
Мне стало понятно, что старик «сел на любимого конька» и я, спасая план интервью, попытался его отвлечь.
— Может быть, от организации труда и быта выдающихся писателей и поэтов, мы попробуем перейти к влиянию женщин на их творчество? Или поговорим о славе и бессмертии. Темы очень увлекательные, — я поспешил озвучить свое намерение, пока старый литератор переводил дыхание.
— Да, конечно, и по этим вопросам я могу говорить долго и подробно…
От публикатора. На этом фрагмент интервью, имеющийся у меня, заканчивается. Но еще не потеряна надежда, что недостающие части будут найдены.
.
Об авторе:
Ширманов Игорь Александрович (литературный псевдоним Олег Яненагорский) родился в 1959 году. Профессиональный юрист с 40-летним стажем: следователь по особо важным делам, адвокат, до сих пор занимается судебной практикой.
Литературным творчеством занялся сравнительно поздно — достигнув 45 лет. За прошедшие годы О. Яненагорский опубликовал шесть сборников: «Торговля смыслами и другие рассказы» (2005), «Безумные известия и другие литературные формы» (2005), «Бесконечность в особенном: философская проза и рассказы для молодых юристов» (2006), «Чужие маски, собственная жизнь…» Сборник рассказов и миниатюр (2013) «Путешествие по скрытой части айсберга» (2015), «Ангелы не усмехаются и другая печальная проза» (2017).
В 2019 году вышел сборник избранной прозы «Отблески жизни на грешной земле».
Олег Яненагорский публиковался в коллективных сборниках писателей Урала и Сибири, в «Вестнике Российского философского общества», в журнале «Здравый смысл» и других печатных и электронных периодических изданиях. Для своих произведений Олег Яненагорский нашел читателя на сайте ПРОЗА. РУ: https://www.proza.ru/avtor/pravonv Там опубликована большая часть афоризмов и миниатюр автора, а также его «Литературный дневник».
В 2013 году Олег Яненагорский был принят в члены Союза писателей России.
Автор 160 опубликованных научных статей, тезисов, докладов по вопросам права, философии, истории, социологии, соавтор научных монографий по историко-философской тематике.
