Владимир ХОХЛЕВ
Санкт-Петербург
«Поэзий жемчуга» в альманахе «ДЕНЬ ПОЭЗИИ-ХХI ВЕК»
«Искусство должно потрясать», — говорил выдающийся музыкант ХХ века, всемирно известный дирижер Евгений Мравинский. Поэзия – как величайшее искусство – потрясает. Чем? Гармонией и красотой поэтической речи, её художественностью, силой слов и образов… Не знаю, кого как – меня в поэзии всегда вдохновляет и безумно радует новизна. Новые тропы, найденная автором новая художественная выразительность, новые ассоциации… Именно эти «жемчуга»* я всегда ищу в стихах. Именно о них – богатой россыпью присутствующих в недавно вышедшем в свет альманахе «ДЕНЬ ПОЭЗИИ – ХХI ВЕК. 2018/19» — я и хочу сказать.
Поэты — странные ребята. Видят и слышат то, чего нет, чего для обывателя быть не может… Не может, пока поэт не скажет, что может… Пока не назовет своим чудным словом еще неназванное. Пока не вдохнет нового смысла в старую вещь. Откуда к поэтам приходят эти новые слова и смыслы? Кто им открывает образы? Кто «просто диктует строчки»?
Поэты — чудаки — знают, кто диктует и откуда приходят. Но не спешат делиться своими знаниями. Вернее, делятся ими в зашифрованном виде, в тех самых потрясающих жемчужных строках, над которыми стоит, восхитившись ими, поломать голову.
Не все понимают, что поэт — это исследователь и первооткрыватель новой жизни. В этом суть его профессиональной, поэтической деятельности. Кто-то скажет: что еще открывать, всё давно открыто. Нет, не открыто. Пока человек будет давать имена еще неназванному, мир будет открываться… Новыми гранями, новыми ракурсами. Услышать имена не способен просто рифмующий слова, их слышит только настоящий поэт.
В альманахе 2018/19 опубликовано более 300 авторов. 535 страниц – это небывалый объем для возрожденного в 2006 году издания. Тем более интересно найти в нем то, о чем я сказал выше. Раскрываем альманах и идем по порядку — от А до Я.
Московский поэт Евгений Артюхов увидел, как «стихи гуляют в кабаке». Мы привыкли к тому, что гуляют люди, друзья… Оказывается, что и стихи могут гулять. Когда их помнят и любят, вспоминают и читают… Продлевая жизнь их автору.
Владислава Броницкая из Харькова пишет:
Кто сдается,
кто себе говорит: «борись»,
Кто по трупам готов,
кто метит на пьедестал,
Кто крыльями
меряет звёздную млечность.
Разделились на тех,
кто экзамен сдал и не сдал
На человечность.
«Экзамен на человечность» — потрясающе сильное напоминание… особенно тем, «кто метит на пьедестал».
Вера Грибникова (Тверь) – стихотворение «Встреча».
Преднамеренно ль, случайно ль,
Подарило лето вдруг
Неразгаданную тайну
Нежных губ и сильных рук.
Прикоснуться к тайне этой
Нам доверено двоим,
И хочу я быть одетой
Лишь в объятия твои…
Одежда из объятий, наверное, самая желанная. Но тема на этом не заканчивается… Автор, возвращаясь к ней в последнем катрене, удивляет еще раз.
…Зазвенела где-то пташка.
Тает утренний туман.
А на вешалке рубашка
Обнимает сарафан.
Оказывается, обниматься могут не только влюбленные, но и их одежды.
Корнею Гудкову (с. Навагинское, Туапсе) открылось, что «…только в сосредоточенье / Душа становится видна». Оказывается — если мысли и чувства не собраны, гуляют, где хотят — душу не увидеть, тем более в неё не всмотреться. После этих строчек в моем воображении возник образ поэта Николая Рубцова с его постоянной — на чем-то внутреннем — сосредоточенностью, о которой свидетельствуют многие друзья и знакомые поэта.
Недавно ушедшему от нас московскому поэту Валерию Дудареву открылась истина про снег.
Смотрю на снег –
и взгляд не оторвать!
На что ещё
так можно засмотреться?!
Так начинаешь бренность
понимать
Всего…
Сильнее грусть.
Сильнее бьется сердце.
Пусть оттого,
что время так бежит,
Что ни один пейзаж не сохранился.
Как изменился мир!
Как изменился быт!
Как изменились мы!..
Как снег не изменился!
И ниже:
…Мы все сметем!
Все раздербаним мы!
Но снег пойдет,
и что-то сохранится.
Снег как сохранитель чего-то важного нашей жизни — новый в русской поэзии блестящий образ.
Вот как, по-новому, увидела Россию Елена Жамбалова (Улан-Удэ): «хмельная, татуированная / обнимет меня страна, / и я прислоню к ней голову, / и не оттолкнет она».
Подтверждая необходимость называть старое новыми словами, московский поэт Максим Замшев потрясает:
…Будет плакать шёлковый поэт
в сетевом прогорклом антураже,
оттого, что в жизни больше нет
ничего, о чем в стихах он скажет.
На табло чужие города
светятся до бесконечной боли,
самолетов долгие стада
некому пасти на летном поле.
Грустно им, ведь мир смертельно мал,
и не разорвать его оковы.
Женский взгляд споткнулся и упал,
так и не добравшись до мужского.
Почему поэт шёлковый? Почему чужие города вызывают боль? Почему мир смертельно мал? Почему взгляд споткнулся? Да потому что нерешительный, сомневающийся, слабый. Обо что споткнулся? О маленький мир!
Вот «жемчуг поэзии» Веры Зубаревой из США: «В звёзды сон забрасывает невод…».
А вот москвички Дарьи Ильговой.
…На станции,
где даже нет вокзала, —
Дыра такая. Господи прости, —
Вновь сходятся и вновь берут начало
Надежды непутевые пути.
И ведь действительно «непутевые» — как бы перепрыгивающие через земную реальность, сразу в объект надежды — пути! Почему их никто раньше такими не увидел?
Ещё одно удивительное московское открытие — Инны Кабыш.
Как говорит соседка моя баб Люся:
«Я с каждым днём
счастливее становлюся…»
(Хоть ни кола, но двора у ней,
ни скотины —
только и есть одна у ней гильотина,
что от всего отсекает
дурные части,
преображая любое несчастье
в счастье).
Новый образ счастливой жизни – с гильотиной, отсекающей несчастья.
И вновь о снеге, о невероятной силе снегопада напоминает Александр Казинцев (Москва).
Есть в первом настоящем снегопаде
какой-то грустный преизбыток сил.
Вы посмотрите –
он не то что за день,
за полчаса весь мир преобразил…
Посмотрите, как его земляк Геннадий Калашников свежо и сочно пишет о ночной грозе.
С тоскою кочевья,
С натугой корчевья,
Томясь электрической силой сухой,
Касалась губами верхушек деревьев,
На крыши вставала босою стопой.
Куда-то всходила,
держась за перила,
Уступы и арки в себе громоздя,
Изломанной молнией вдруг осветила
Блестящие мышцы дождя.
Я и не знал, что у грозы есть губы… И ноги… А у дождя – мышцы.
Удивительна сильна связь неба и земли в стихах поэтессы из Саратова Светланы Кековой.
Небо вечером в звездном инее,
спит Россия в туманной мгле…
Расцветают, как звезды синие,
незабудки по всей земле…
Почему раньше никто не сказал про «звёздный иней» и звёзды незабудок?
Московский поэт Александр Климов-Южин увидел из своего окна «как рыбы на призоре, ныряют дни и вспять уносит их волна…». Дни ныряют, как рыбы! Потрясающе!
А вот какое пронзительное наставление Юрия Ключникова из Новосибирска:
…Вон Георгий
опять поднимает копье.
Мы Россию в боях никому не отдали,
вы на ваших торгах не продайте её.
Мария Козлова (Москва) умеет «тишину словами гладить». Её земляк Виктор Коркия неожиданно увидел поэзию в таком состоянии:
…Во власти тьмы и мракобесия,
как диво дивное белея,
в миру скитается поэзия,
одна, как русская идея.
Потрясают строки московского поэта с костромскими корнями Владимира Кострова.
…И в дворик наш приехала пурга.
И прописала грусть
из сердца вывинтить,
И обувь подходящую обуть,
Свою тоску морозным ветром
выветрить,
И лёгкие забитые продуть.
И выдыхать букетом бело-розовым,
И верить в предстоящую судьбу,
И подмести бы веником березовым
Страну, как деревенскую избу.
Это ж какой должен быть веник, чтобы им её подмести? Идея кажется совсем нереальной. Однако образно-поэтически — вполне реальна.
Татьяна Кузовлева (Москва) художественно наставляет:
И когда две ласточки
взрежут небес полотно,
И поймает дрожание
воздуха стрекоза,
И тяжёлый колос
в землю сольёт зерно,
И две рыбы замрут в запруде –
глаза в глаза;
<…>
Вот тогда ты поверишь,
что смерти не сильнее нас,
Просто мир на разлуки шедр,
а на встречи скуп.
И душа станет легче тела
в милльоны раз,
И слова станут легче пуха,
слетая с губ.
О весовом соотношении души и тела мы что-то слышали, о физическом весе слов – слышим впервые.
Для Юрия Куксова из Москвы «солнечные пятна лоснятся на плечах, как лоскутья неба». Для её земляка Вячеслава Куприянова «гении приходят из вечности не вовремя, / чтобы уйти безвременно, оставляя нам время. / Бессмертные, они принимают смертельную дозу жизни, / чтобы бездарным легче и дольше жилось». С последним тезисом, конечно, можно поспорить, а вот насчет «смертельной дозы» сказано достаточно точно.
Максим Лаврентьев (Москва) готов увидеть себя «инструментом».
Услыхав какофонию дня,
закрываюсь от мира мгновенно.
Но нельзя почитать и меня
инструментом, настроенным верно.
Ведь какой ни коснешься струны,
до каких не дотронешься клавиш,
ни с Иуды не смоешь вины,
ни Христа от креста не избавишь.
Любовь Ладейщикова из Екатеринбурга «время читает насквозь». Станислав Ливинский из Ставрополя помнит себя «игрушечным мужчиной». Александр Логинов из Каргополя Архангельской области способен «на вечернем крылечке по осколкам собирать зорю». Наталья Лясковская – «чуять хватку мороза-мужика у колен».
Дмитрий Мизгулин из Санкт-Петербурга слышит дыхание земли.
И наступит тишина такая,
Что услышу, сердце затая,
Как сама себя превозмогая,
Дышит тяжко русская земля.
Евгений Минин из Иерусалима увидел «…как снег упал. Отжался. Поднялся и пошел». Москвички Юнна Мориц – как в «растворе поэзии сияют солнце и луна», Галина Нерпина почувствовала, как «мысли сохнут в голове».
Стихотворение Майи Никулиной из Екатеринбурга глубиной осмысления себя и проживаемой жизни потрясает до глубины души.
Приведу его полностью.
Я пишу ниоткуда,
потому что живу нигде,
я забыла твой адрес,
но письма ещё доходят,
ни жива ни мертва,
не сгорела в лихой беде,
потерялась, как серый солдатик
в ночном походе.
Моя долгая верность выцвела,
как платок,
моё юное горе прошло –
и уже не жалко,
я прошла за тобою
столько ближних и дальних дорог
зимней птицей, жилицей,
ночлежницей и постоялкой.
Рядовую, уже никакую мою беду
Непростительно было б
вместить в наградные списки —
Только в общую землю,
под небо, ветлу, звезду,
И уже никогда под строгие обелиски.
Прожила — ты скажешь.
Не знаю. Прошли года,
провожала, встречала,
жалела, была, сказала,
и останусь нигде,
ниоткуда, сейчас, всегда
незаметной подробностью
станции и вокзала.
Тюменский поэт Александр Новопашин знает, как «под доминошной канонадой трещит покрытый матом стол». Татьяна Парсанова (Наро-Фоминск, Московская область) задается потрясающими вопросами: «Ну что, душа, ты снова не на месте? / А впрочем… Твое место… Где ОНО?». Николай Переяслов (Москва) узнал, как «небо до зрачков, скрывая свет в грядущем, опустилось». Для Виктора Петрова из Ростова-на-Дону — «трамвай, как будто варежка». Елена Пиетиляйнен (Петрозаводск) свидетельствует о том, как «проливалась заря, как вино, на небесную светлую скатерть» и готова «тревогу свою в снега завернуть, чтоб она как младенец, не плакала». Татьяна Пискарёва из Москвы обращается к деревьям: «Шепните (я это услышу!) – о тайнах подземных, небесных».
Екатерину Полянскую из Санкт-Петербурга волнует интересный вопрос:
…Стук метронома,
взвинченные нервы,
Брандмауэра тёмный монолит –
Который час – последний или первый
По грубым кружкам
вечности разлит?
Воронежец Сергей Попов знает место, где «ветер бьет из-под земли / щекочет ночь глаза». Олег Портнягин (Сызрань, Самарская область) чутко предостерегает и одновременно потрясающе мудро обнадеживает.
Ребята, видно, мы не поняли,
Зачем нам Господом дана
От Балтики и до Японии
Раскинувшаяся страна.
Не поняли, зачем на нехристей
Водил дружины князь Донской,
Зачем с такой
жестокой нежностью
Кутузов жертвовал Москвой.
А понимать и помнить надо бы
Все, что пришлось перенести.
И ставить вновь
стальные надолбы
У лихоимцев на пути.
Они, проныры закордонные,
И свой, отечественный тать,
Марш похоронный нашей Родине
Готовы запросто сыграть.
Но мы живем назло всем выжигам.
Свой, хоть и горький, хлеб жуём.
И – дайте срок! –
не просто выживем,
Не хуже прочих заживем.
Чтоб и они однажды поняли,
Зачем нам Господом дана
От Балтики и до Японии
Раскинувшаяся страна.
Николай Рачков (Тосно, Ленинградская область) неожиданно ярко убежден:
Нам повторять не лень
Пословицы,
частушки.
Они как в жаркий день
Прохладный квас из кружки.
Лариса Тараканова (Москва) рассказывает о встрече с днем: «И входит день, и ставит предо мной / Янтарный мед и чашку молока». Её земляк Владимир Урусов услышал, как: «шумит о том, куда мы собрались, / косых дождей солома золотая» и помог увидеть солому в дожде.
Александр Хабаров (Домодедово, Московская область) убедительно показал, как надо плыть по реке жизни: «Плыву себе тихо, без цели, хватаясь руками / За воды, за звезды, за небо с его облаками».
Николай Шамсутдинов (Тюмень) увидел: «Время, осевшее серым сугробом в марте», и уверен, что «взгляд, обращенный в себя, видит и горы, и море – лазутчиков мира». Неожиданный поворот, не правда ли? Лазутчик – это шпион. Какие сведения о внутреннем человеке сообщают миру горы и море?
Поэтическое открытие Андрея Шацкова (Москва): «В зимней полудреме и томленьи / Уходило солнце вглубь воды (Оленьих прудов)».
Блестящая находка Владимира Шемшученко из Санкт-Петербурга:
Смахнул снежинки с тёмной шубы
И сразу понял – опоздал! –
Тебя в обветренные губы
Мороз уже поцеловал.
О судьбе поэта и его творений до боли потрясающе высказался Сергей Щербаков (Московская область) в стихотворении «Дар».
Вот здесь когда-то
жил безвестный сочинитель.
Жил бедно, но весной,
в один погожий день,
Пронизывал его убогую обитель
Пьянящий аромат –
вокруг цвела сирень.
Был аромат её тягуч и фиолетов,
А он сидел один, топя в плохом вине
Нелепый дар судьбы –
сплетать венки сонетов,
Не нужных никому
в его родной стране.
И вот когда он стал
совсем седым и старым,
И мог унять с трудом дрожание руки,
И проклинал свой дар,
что был потрачен даром,
Тогда к нему пришли его ученики.
И он учил их так: «Возлюбленная лира
Свела меня с ума
и привела в трактир.
Любите Божий мир,
но не спасайте мира,
Поскольку всё равно
вы не спасёте мир!»
Когда он уходил
за край земного света,
Туда, где дан покой усталому уму,
То перед ним несли венки его сонетов,
Как он и полагал, не нужных никому.
Яне Юдиной из Москвы открылось что «…жизнь с усмешкой скомороха / Подбросит в сутолоку дней / Рассвет мудрее на полвздоха, / Но… на полвыдоха бледней».
Новый художественный образ природной стихии и четкий диагноз «объятому гордыней человеку» находим у Евгения Юшина (Москва) в стихотворении «Ураган».
Кусты – в узлы! Вонзает ливень пули
В березу, в крышу, хлещет по двери!
Во тьме шныряют молнии-ходули.
Стихия! Ничего не говори!
Молчи, ничтожный!
Ты еще не знаешь,
Гордынею объятый человек,
Что эти ураганы ты рождаешь,
Враждой и злобой засевая век.
Вот отчего природы потрясенье.
Кардиограммы молний – знак суда.
Молись несчастный о своем спасенье.
Господь простит.
Природа – никогда.
Радуют неожиданными, потрясающими открытиями и молодые участники альманаха. Софья Барашкова (Москва): «Завтра выпадет снег, заметая прогалины слов…». Ольга Василевская (Волгоград): «Сколько нот за три года летели не в ту мишень…». Наталья Мамлина (Москва): «И сердце мое разрывалось на части / И снова срасталось». Екатерина Ратникова (Московская область): «…в тридцать – я кладбище многих надежд и дел». Роман Япишин (Челябинск): «Твоя непростая ухмылка, / Стекающая, как вода». Мария Затонская (Саров, Нежегородская область): «Если бы наверняка знать, / из чего поэзия состоит, / как шьют её так, что у строк нет шва…». Елена Сивачева (Санкт-Петербург): «Допиваю исполненный радости вечер до дна».
Прошу прощения у авторов, не упомянутых в настоящем критическом обзоре – я был сдержан лимитом в 15 000 знаков. О ваших «жемчугах» скажу в следующий раз, когда с теплым чувством к вам, поражаясь красоте и смелости ваших слов, я буду читать и изучать очередной выпуск альманаха «ДЕНЬ ПОЭЗИИ – ХХI век».
Благодарю главных редакторов альманаха «ДЕНЬ ПОЭЗИИ – ХХI ВЕК. 2018/2019» Андрея Шацкова и Геннадия Красникова, сумевших собрать под одной обложкой столько потрясающих поэтических находок.
Владимир ХОХЛЕВ
* «Кто без сомнений согласился на путь труднейший и тревожный / готов в неведомом, далеком искать поэзий жемчуга…» — из поэмы Владимира Хохлева «Поэзия-Санкт-Петербург».
